Аквариум. Геометрия хаоса

Кушнир Александр Исаакович

Подводя итоги этого романтичного периода, хочется отметить, что, несмотря на полное отсутствие инфраструктуры, денег и каких-либо перспектив, Гребенщиков продолжал играть концерты, издавать «Рокси» и записывать альбомы.

«После так называемой оттепели все, кто мог, свалили из страны, — комментировал эту эпоху Гребенщиков в одном из наших интервью. — А те, кто понимал, что им не свалить никуда, оторвались и организовали своё государство в государстве. И мне очень повезло в том смысле, что когда я был юношей, то попал прямо в самую гущу событий. И надо сказать, что наша партизанская культура была, с моей точки зрения, гораздо более интересная, чем, скажем, битники в Америке.

И вся тогдашняя музыка была гораздо интереснее — просто ввиду отсутствия общего знаменателя… Правил игры не было вообще. Если ты что-то записал и тебе это нравится — всё, отлично. Поэтому современная музыка мне представляется абсолютно униформенной по отношению к тому времени, когда каждый из нас был волен безумствовать, как хотел».

В этом контексте мне показалось важным узнать мнение друзей Гребенщикова, которые в то время были равноправными членами одной большой семьи. Оказалось, что в отношении идеалов и приоритетов выбор приятелей во многом совпадал.

«Боб всегда был уверен, что всё у него получится, даже в этой неритмичной стране, — утверждал Марат. — Музыканты других ансамблей считали, что единственная открытая дорога — это та, которую впоследствии выбрали Андрей Макаревич и “Машина времени”, — тарификация и пение эстрады вместе с Софией Ротару. Может быть, именно поэтому Горошевский в своё время так легко сманил людей в театр обещаниями будущей легализации. Гребенщиков же проявил недюжинный характер и не поддался всеобщему соблазну. Он упрямо продолжал делать своё дело — сначала в одиночку, а потом — вместе с Гаккелем и новыми друзьями. И судьба наградила его за это».

Часть II

МЕЖДУ МИФОМ И РЕАЛЬНОСТЬЮ

(1979–1983)

В ТБИЛИСИ

«В эти дни столица советской Грузии была охвачена музыкальной лихорадкой…»

Сообщение ТАСС, март 1980

После окончания университета «вечный студент» Борис Гребенщиков наконец-то интегрировался в социум, найдя удобную работу невдалеке от места бывшей учёбы.

«Директор научно-исследовательского института, в котором я трудилась, написал запрос на Борю, чтобы его устроили в нашу математическую лабораторию, — вспоминала Людмила Харитоновна. — С этим документом я пошла к своему приятелю — проректору ЛГУ по кадрам. Тот позвонил декану примата, который активно возражал и говорил, что Боря — плохой математик. “Именно такой нам и нужен”, — жёстко ответил ему проректор. Так Борис пришёл к нам, сидел по вечерам за ЭВМ и обрабатывал статистическую информацию».

Если с социальным статусом у лидера «Аквариума» появилась некоторая стабильность, то с личной жизнью всё оказалось сложнее. Здесь крайне остро стоял жилищный вопрос: вначале молодожёны жили у Гаккеля, затем — в квартире на улице Марата, куда в конце семидесятых переехала семья Гребенщикова. Но места всем не хватало, и вскоре супруги переселились к родителям Наташи. Там они продержались несколько месяцев, но после серии баталий с тёщей Боб ушёл в «свободное плавание».

Оставшись без жилья, основатель «Аквариума» снял комнату в деревянной избушке, где обитал его приятель-филолог и блестящий переводчик Андрей Фалалеев. Этот теремок до сих пор стоит в центре Каменного острова, в молчаливом окружении бывших партийных дач.

«Дед Фалалеева Виктор Николаевич Плансон был адвокатом, который оказал когда-то неоценимую услугу Ленину, — рассказывал Гаккель. — И вождь мирового пролетариата подписал мандат, согласно которому дом на Каменном острове навечно оставался за этой семьёй… Он отапливался

дровами, и в комнате, которую снимал Борис, всегда было холодно. Гребенщиков занимался растопкой неохотно, поэтому, пока не потеплело, мы там редко бывали. Но к весне все постепенно перекочевали туда, и жизнь активизировалась».

Со временем это гостеприимное жилище превратилось в «кипящий аквариум, где вся рыба круглосуточно хохотала». Каждый вечер Боб встречал Майка, Фана, Севу и Марата традиционной фразой: «Ну что, может, чаю выпьем?», после чего начиналось бурное общение, сопровождавшееся хаотическими репетициями, курением и последующим выходом в астрал. Иногда музыканты играли в «военный фрисби» с лучезарными американскими девушками, которые учились на журфаке ЛГУ и снабжали «Аквариум» свежими записями.

«Боря тогда подарил мне диск Bat Out of Hell, — писал мне Армен Айрапетян. — Я часто оставался на Каменном острове ночевать, надевал наушники и по многу раз слушал Meat Loaf. В итоге я довёл альбом до такого скотского состояния, что выбор был крайне прост — или подарить пластинку мне, или просто её выкинуть».

«Борис был солнечным, — вспоминала студентка Наоми Маркус. — Он играл на гитаре и был похож на Дэвида Боуи. Сева был торжественен и внешне напоминал Христа. Дюша казался больше джентльменом, чем солдатом. Он играл на флейте в “Аквариуме” и в военном оркестре, где проходил службу. Фан играл на басу, а Женя Губерман садился за ударные. В 1979 году им всем исполнилось по 25 лет, они были преданы друг другу, “битлам”, без идеологии, денег и претензий».

Любопытно, что однажды Наоми удалось организовать концерт Бориса в аудитории, где выступали Евгений Клячкин и Юрий Кукин. После мероприятия Гребенщиков обстоятельно отвечал на вопросы корреспондентов «Ленинградского университета». Возможно, это было его первое официальное интервью.

«Песни, которые я исполнил, входят в цикл интерпретаций песен американского певца Боба Дилана, — комментировал своё выступление Борис. — Поэтому я аккомпанировал себе на губной гармошке и гитаре. А вообще музыка, которую исполняет “Аквариум”, — это музыка разных стран мира, к которой я пишу стихи. Мы поём на русском, английском, староанглийском языках, интерпретируем уэльскую, тибетскую, индийскую и русскую народную музыку. Надеюсь, что в скором времени нам представится возможность — выступить перед студентами ЛГУ».

Внимательно изучая интервью в New Musical Express и Melody Maker, лидер «Аквариума» выстроил чёткую схему позиционирования. К тому моменту он уже точно знал, что надо делать. А именно — дождаться возвращения Дюши с Фаготом из армии и приступать к репетициям.

Как следует из мемуаров Андрея Романова, летом 1979 года, вскоре после его увольнения, на Каменном острове прозвучала англоязычная композиция Death of King Arthur, написанная по мотивам ортодоксальной книги Томаса Мэлори «Смерть Артура». Следом за ней была отрепетирована скандальная песня про летающую тарелку, которая со временем обрела ещё более жёсткую аранжировку.

«Когда-то в “Известиях” появилась статья, что где-то в Петрозаводске обнаружили летающую тарелку, — рассказывал мне лидер “Аквариума”. — Я был в диком восторге, потому что ощущал: ура, это наши прилетели! Всё, что не было связано с совком, для меня казалось “нашим”. Я этому обстоятельству страшно обрадовался и написал песню, которая первоначально заканчивалась словами: “если бы тарелкой был я — над Петрозаводском не стал бы летать никогда, над этим дерьмом не стал бы летать никогда”. Естественно, потом мне пришлось какие-то фразы сделать более цензурными, иначе было бы совсем плохо».