Аквариум. Геометрия хаоса

Как-то раз, наткнувшись в домашних архивах на коробки с кассетами, содержавшими интервью героев рок-н-ролла, я захотел воскресить в памяти старый, «классический» «Аквариум». Как говорится, со всеми нюансами. Впервые я услышал их на магнитофонных катушках вскоре после московской Олимпиады, а на концерты стал ходить где-то в районе «Равноденствия». Прекрасно помню, как в конце восьмидесятых вокруг группы постоянно искрило напряжение: «Аквариум»

распался, «Аквариум» собрался. Опять распался. Вроде бы навсегда. Как The Beatles. По-честному, по-настоящему.

В Питере тогда практиковались бесчисленные «последние концерты». Вот звучит «Пригородный блюз» — перекрашенный в блондина вокалист «Аквариума» падает на колени перед нереально трезвым, но уже смертельно больным Майком. Сорванный голос, разбросанные по сцене барабаны, разбитые гитары.

«А теперь мы уходим туда, откуда пришли», — нервно говорит, покидая сцену, «русский Дэвид Боуи». This is the end, beautiful friend.

Тогда мы жили в эпоху мифов и иллюзий, в эпоху «Рокси» и «Урлайта». Ещё не было книг про «Аквариум», юбилейных концертов в Кремле и пабликов в соцсетях. Я перечитывал в машинописи «Правдивую автобиографию Аквариума», а из статьи Вознесенского узнал, что в Волге утонул скрипач Саша Куссуль. Но ещё были живы Курёхин, Фан, Дюша, Оля Липовская и Миша из города скрипящих статуй. Пока ещё не эмигрировали Тит, Ляпин, Губерман и Фагот, а Мик Тейлор из The Rolling Stones ещё не нарезал на гитаре в лондонской студии «Таможенный блюз».

Вилли Усов уже не клеил на магнитофонные коробочки чёрно-белые фотообложки, а обдолбанный The Band ещё не догадывался, что будет записывать в Вудстоке альбом «Лилит». Список можно продолжить…

На вершине этой пирамиды уже более полувека стоит Борис Гребенщиков. Этот человек всегда вызывал у меня неподдельный интерес. В первую очередь — как просветитель, который сумел превратить клинописные таблички с текстами западных менестрелей в рок-поэзию на русском языке. Тогда я не догадывался, что в скором времени начну исследовать архивы, ездить по городам и брать десятки интервью у БГ, Капитана, Гаккеля, Джорджа, Дюши и полумифического «аппаратчика Марата». Что мне предстоит «длинная дорога домой»: очарования и ссоры, поиски Грааля и захватывающие дух находки. Что буду писать про эту эпоху, полную живого тока, охрипших воспоминаний и сильных эмоций. Возможно, эта книга про геометрию хаоса и есть осмысление любви…

Однажды, в начале девяностых, я интервьюировал идеолога «Коллежского асессора» Васю Гойденко и внезапно услышал от него неожиданный тезис: «Если в голове есть оригинальные идеи, рок-группу можно создать даже из соседей по двору». Я не представлял, как такое может быть, и решил, что это просто очередная метафора от одного из пионеров украинской психоделии.

Тогда я был мал и знал всё, что знал… А ведь за двадцать лет до этого именно так был создан «Аквариум» — из двух приятелей, живущих в соседних подъездах. Один предложил собрать группу, второй придумал название. Уже спустя восемь месяцев они играли первый концерт и планировали записывать «настоящий альбом». Именно с дружбы двух ленинградских парней и началась последующая история.

Юные авангардисты с Алтайской улицы изобрели свой виртуальный проект летом 1972 года. Одного из них приятели называли Боб, а другого — Джордж. Они водили дружбу ещё со времён школы, в которой вместе учились. Между собой общались вычурно, на странном сленге, употребляя такие слова, как «джинсня», «шузня», «мочалки», «сейшен» и «прикид». По воспоминаниям учителей, среди которых преобладали Аси Львовны и Ароны Давидовичи, «эти парни задавали много джазу». И это было действительно так.

На школьных переменках Джордж любил читать стихи собственного сочинения, выдавая их за неопубликованные творения обэриутов.

«Я, знаете ли, изучаю творчество футуристов и мечтаю быть на них похожим, — разъяснял он директору школы № 429 на ходу придуманный манифест. — И скажите спасибо, что лицо не раскрашиваю».

Среди одноклассников Боб прославился тем, что как-то явился в кинотеатр. в женской одежде. Дело в том, что на афише супермодного фильма «Фантомас разбушевался» было написано: «Детям до 16 лет вход воспрещён», а наш герой выглядел явно моложе. Проблема была решена его сообразительной мамой. Людмила Харитоновна быстро смекнула, что к матери с дочкой у кассира вопросов не будет, и предложила сыну. временно сменить пол. Операция была изящно произведена перед зеркалом — с помощью косынки, лёгкой косметики и красивых туфель на каблуках.

«Успех был полный, — утверждал впоследствии Боб. — Я выглядел, скажем так, готовым к употреблению. Сел в зале, в плащике, юбочке, накрашенный, и вдруг вижу, что вокруг толпа собирается. И кто-то над ухом мне говорит: “Колени-то сдвинь!”, после чего все мужики разочарованно стали уходить… С тех пор мне не дает покоя мысль: “А что бы было, если бы всё пошло по-другому?”»

Чудесным образом друзья умудрялись превращать унылые будни в «бесхитростно-традиционной» школе в яркие праздники. В какой-то момент Бобу с Джорджем удалось захватить радиорубку, в которой они читали в микрофон новости про сбор макулатуры и конкурс строевой песни. После чего объявления прерывались, и в эфире звучала долгожданная «музыкальная пауза». Прямо с проигрывателя ребята ставили пластинки ансамблей «Дружба» и «Поющие гитары», которые не вызывали у преподавателей идеологических нареканий.

В процессе работы мне удалось найти участницу этих радиопередач Алёну Бендер, которая училась в той же школе, но — на два года младше.

«Я была голосистая, и меня позвали в радиостудию, — улыбалась Алёна. — Это было крохотное помещение, расположенное на последнем этаже, в котором с трудом помещались два стола. На одном из них находились магнитофоны и проигрыватель, на другом стояли пластмассовые микрофоны. Несмотря на техническую нищету, мы пользовались популярностью, и наши выпуски слушала вся школа. Поскольку мы жили в одном дворе, то после уроков любили заниматься фехтованием на рапирах. Однажды мы с Бобом устроили сражение на крыше дома, и моя маменька была в ужасе».

Вскоре жизненные декорации вокруг Джорджа и Боба начали стремительно меняться.

«В 1965 году я услышал по “Голосу Америки” The Beatles и понял, для чего живу, — рассказывал позднее Боб в одном из интервью. — Хорошо помню, что в эфире зазвучала Komm, Gib Mir Deine Hand, немецкая версия песни I Want to Hold Your Hand. Сила гармонического форсажа изменила мой космос. Это был ключ ко всему».

Наверное, детство на этом закончилось. Чуть позже будущий поэт запеленговал по радио песню Help! — в самозабвенном исполнении Рэя Чарльза. И основательно охренел, несмотря на нечёткое качество звука.

«В момент, когда щёлкнул этот замок, всё сразу вошло в фокус, — вспоминал Боб спустя годы. — И больше я из этого фокуса никогда не выходил. Получилось как в фотоаппарате, когда наводишь на резкость. До этого я был простым парнем, а тут мне всё стало ясно: кто я такой, что я хочу делать и зачем. И с тех пор эта ясность не менялась ни на мгновение».

Несложно догадаться, что вскоре Боб и Джордж стали поглощать огромное количество музыки — начиная от The Moody Blues и заканчивая Creedence Clearwater Revival. Подобные пластинки искали повсюду, — в частности у ровесников из других школ, которые ездили на международные соревнования в Польшу, Венгрию и ГДР.