Аквариум. Геометрия хаоса

Кушнир Александр Исаакович

В общем, сыграли неплохо: “Санкт-Петербург”, “Молчание”, “Сначала” (вещь Болучевского), “Апокриф”, “Дитя рассвета”, Be Here Now и Woodstock. На закуску, по просьбе звукорежиссёра Саши Катамахина, который тонко чувствует потребности Москвы, исполнили “Мочалкин блюз”. Короче, шуму мы наделали немало».

«Концерт проходил в лучших традициях московских сейшенов: где-то у входа перевернули газетный киоск, где-то — разбили пару стёкол, — вспоминал Коля Мейнерт. — “Аквариум” и “Машина времени” выступали стоя на составленных вместе столах, и периодически эти столы пошатывало… “Аквариум” в тот вечер был очень мил».

Заработав немного денег, музыканты

решили шикануть, вернувшись домой на самолёте, словно рок-группа Aerosmith. И прямо в воздухе они узнали из газеты, что маршал Устинов подписал приказ об осенней демобилизации. Это значило, что вскоре Михаил Файнштейн вернётся домой. На радостях «дети цветов» много выпивали, орали песни The Beatles и клялись начать с понедельника осмысленную жизнь.

Новая эпоха стартовала несколькими яркими концертами с участием Фана. Здесь нельзя не упомянуть «битловский праздник» в кафе «Сонанс», для которого музыканты в честь Джорджа Харрисона сшили белые сари, а также выступление в джазовом клубе «Квадрат», где прозвучали «Блюз со счастливым концом», «Апокриф» («Посвящение Джими Хендриксу»), акустическая баллада «С той стороны зеркального стекла» и роскошная психоделическая композиция «Сон».

С осени 1977 года Гребенщиков сконцентрировался на сочинении аналитических статей и проведении социологических опросов для журнала «Рокси». Создавая первый в СССР серьёзный рок-самиздат, Борис рассчитывал привлечь внимание к своему ансамблю, а заодно получить дополнительное пространство для духовного самовыражения. Кроме того, Гребенщиков чувствовал, что занятия музыкальной журналистикой помогут ему разработать мифологию, необходимую для идентификации «Аквариума».

Итак, Боб, Гена Зайцев, Коля Васин, Юра Ильченко, Майк Науменко и фотограф Наташа Васильева решили делать машинописный журнал о местном роке. Они вдохновенно занимались ненаучной фантастикой, поскольку писали о том, чего не существовало в природе, — о ленинградской рок-сцене. А когда пишешь о том, чего нет, у писателя вырастают крылья и нереально повышается степень внутренней свободы.

После университетских стенгазет, битловских альманахов и хипповых фотоальбомов «Рокси» стал первым этапом в истории отечественной музыкальной журналистики. В частности, Боб отметился в первом номере роскошным материалом «О врубе», импульсом к которому послужил не слишком удачный концерт «Аквариума» в кафе «Кристалл».

«Традиции всегда были сильны, музыка была стройной и соразмеренной, но the times they are a-changin’, — писал Гребенщиков. — И на наших глазах произошёл разрыв. Отцы живут в одном времени, а дети — в другом. Среда меняется прямо на глазах, и подобно скульптору, ежеминутно меняющему свои намерения, формирует уродов — из тех, кто поддаётся. Но чтобы изуродовать человека окончательно, нужно время. Одним большее, а другим — меньшее».

В целом дебютный выпуск «Рокси» получился ярким и эклектичным. Коля Васин исследовал феномен «Машины времени», «фокусник длинных телег» Ильченко выдал «Фантастический рассказ», а Майк Науменко написал некролог погибшему в автокатастрофе Марку Болану. Венчал дебютный номер «Ленгортоп», где тройка главных песен исполнялась «Машиной времени», Юрой Ильченко и «Мифами». Также в местный «топ-40» попали несколько композиций «Аквариума»: «Блюз НТР», «Апокриф», «Река Оккервиль», «Боги» и «Ты мой свет».

Надо отметить, что при подготовке этого номера Наташа Васильева выпросила у родственников печатную машинку (не зарегистрированную в КГБ по причине её древности) и героически

напечатала на ней все материалы, вклеивая внутрь снимки с подпольных сейшенов.

«Боря приставал ко всем с просьбой писать статьи для “Рокси”, — утверждал Марат. — Однажды Оля Липовская поддалась на его уговоры и сочинила что-то критическое. Гребенщиков жестоко охаял её труд, заявив, что такое можно напечатать только в газете “Правда”. Моя тогдашняя жена сильно обиделась и даже подумывала не принимать его больше… Мне же Борис впоследствии передавал записи, сопровождавшиеся просьбой написать рецензии. Мой основной обзор назывался “Дерьмо” и, конечно же, для “Рокси” не подходил, но ужасно понравился Серёже Курёхину».

К сожалению, продлились эти литературные игрища недолго. Вскоре домой к Наташе Васильевой пришли сотрудники госбезопасности и отобрали печатную машинку. А 17 ноября 1977 года в местном управлении КГБ был составлен протокол обыска, после которого выход журнала был приостановлен.

«Рокси» возобновил свою деятельность лишь весной 1978 года. Причём издание готовилось в другом месте, изменённым составом и с новой печатной машинкой, которую где-то надыбал вернувшийся из армии Файнштейн. А единственным человеком, который продолжил участие в этой просветительской деятельности, оказался Борис Гребенщиков.

***********************************************

Осенью на квартире у Гаккеля начались репетиции нового проекта под названием «Вокально-инструментальная группировка имени Чака Берри», который специализировался на исполнении танцевальных хитов вроде Sweet Little Sixteen и Blue Suede Shoes. Свой первый концерт команда сыграла в здании какого-то мутного «гидропредприятия». В канун 1978 года музыканты выступали в усечённом составе — без Дюши и Фагота, которых осенью забрали в армию. Делать концерты «Аквариума» в неполном составе Гребенщиков тогда не желал и поэтому изгалялся в рамках побочных проектов.

В паузах между танцевальными номерами «группировка» исполнила композиции «Аквариума»: «Мозговые рыбаки», «Мужской блюз» и что-то ещё. В финале концерта вошедший в раж Майк в сопровождении Гребенщикова, Гаккеля, Фана и барабанщика Жени Губермана выдал медитативную версию битловского Drive My Car и заводной стандарт Roll Over Beethoven.

«Мы представляли собой весьма нестройный и неритмичный оркестр, — признавался Гаккель. — И хотя всё это выглядело немного нелепо, нам всегда было весело. Репетиции подобных выступлений часто проходили у меня дома: выстраивалась программа из любимых песен, которые все давно знают, и предполагалось, что этого достаточно для того, чтобы их играть. Но на самом-то деле это был настоящий панк-рок, когда весьма сложные песни наших любимых групп упрощались до трёх аккордов и игрались простым чёсом».

Следующее выступление ансамбля состоялось на примате ЛГУ, где недавно учился Гребенщиков. Того, что случилось там, я не видел, но Науменко называл это позднее «актом перфектного раздолбайства».

«Борис и Майк смотрелись вызывающе, — сообщал читателям реанимированный журнал “Рокси”. — Последний пребывал в образе андрогина: общий экстерьер плюс накрашенные глаза в сочетании с синей психоделической робой придавали Науменко несомненный шарм. А Гребенщиков, наоборот, был силён и огромен, и были у него рваные джинсы и жёлтые носки, что давало повод думать о возвращении незабвенных 67–69 годов».