Аквариум. Геометрия хаоса
Шрифт:
«Сева мне взахлёб рассказывал, что у него началась другая жизнь, — припоминал Вилли Усов. — И что он находится на небывалом творческом подъёме: “Приходи, посмотри, послушай, как это у нас получается”. И в какой-то майский день я приехал к нему домой и увидел Борю. Он играл с обнажённым торсом на двенадцатиструнной гитаре, и всё это выглядело очень красиво. Мне кажется, что “Аквариум” как группа начался только весной 1975 года. Потому что всё, что было до встречи Гребенщикова с Гаккелем, по сути “Аквариумом” не являлось».
Оставим это заявление на совести Андрея, но здесь интересно другое. Поскольку сам Усов неплохо играл
«С самого начала Гребенщиков играл серьёзную музыку, — говорил мне Вилли в 1995 году. — Иногда это напоминало Кэта Стивенса, иногда — Дэвида Боуи. Примечательно, что на одном из концертов Борис пел Across the Universe но не в версии The Beatles, а в аранжировке Боуи. Для Гребенщикова творчество и имидж Боуи были словно фантом. Но при этом сам Борис оказался человеком, который, помимо своих очевидных достоинств — глубокой поэзии, свободного английского и интуитивного вокала, — всегда умел быть притягательным для окружающих и мог создать вокруг песен некую тайну».
В отличие от Усова, который мгновенно погрузился в творческую кухню «Аквариума», знакомство музыкантов с Колей Васиным оказалось менее легким. Как выяснилось, Николай довольно редко выбирался из своего дома. И вот однажды музыканты дружно загрузились в холодный трамвай и направились в сторону запредельной Ржевки.
«Извольте рухнуть в клёвость!» — радушно поприветствовал их хозяин и предложил ознакомиться с подборкой акустических песен Юры Ильченко. Затем последовал концертник The Beatles, а «вишенкой на торте» стала демонстрация пластинки с автографом Джона Леннона. Диск Live Peace in Toronto был доставлен Коле Васину из Нью-Йорка — вопреки законам «железного занавеса». Это было похоже на мираж, поскольку за неделю до этого таможенники завернули на границе два альбома Фрэнка Заппы, отправленные из Финляндии для Армена Айрапетяна.
Примерно в это же время неугомонный Родион познакомил «Аквариум» со своим однокурсником Михаилом Науменко, который играл в группе «Союз любителей музыки рок» и обладал энциклопедическими познаниями в области современной музыки.
«Мы познакомились с Майком на квартире у художника Марка Зарха, — вспоминал Гребенщиков. — Всё лето у него происходили чудовищной силы тусовки — там мы дневали и ночевали. И однажды Родион привёл с собой небольшого человека… Все оказались пьяны до беспамятства, и было, естественно, очень весело: ну вот, ещё один новый приятель пришёл. Раз Родион привёл, значит, хороший человек… А у меня в тот вечер была идея, что если смотреть на мир с башенного крана, то всё будет гораздо лучше и менее печально. Поэтому я залезал на этот кран, который стоял возле дома, и смотрел на мир, а с Майком общался не очень. Меня больше башенный кран интересовал».
После этой вечеринки Майк влился в ближний круг «Аквариума». Особенно быстро он сошёлся с Мишей Файнштейном-Васильевым, с которым у него нашлось множество общих тем — от заграничных пластинок до моделей самолётов. Марат также привязался к Науменко и помог ему записать в домашних условиях первые опусы. Параллельно с этим звукооператор «Аквариума» мотался на практику в родной Ереван, но неизменно возвращался к Оле Липовской, в квартире которой происходили эпохальные попойки.
В интервью для книги Ольга вспоминала, как в день своего рождения Борис наварил целую ванну пельменей (правда,
«Вокруг музыкантов существовал обширный круг людей, считавших себя частью “Аквариума”, — рассказывала позднее Таня Апраксина. — Многих из них привлекали не столько песни, сколько личное обаяние всей группы, внутри которой Борис был вне конкуренции. Его подчёркнутая галантность, даже куртуазность, знаменитое целование рук дамам сочетались не только с разносторонней образованностью, интеллигентностью, сообразительностью, но и с оригинальностью и дерзостью. Он умел моментально расположить к себе, вызвать чувство полного доверия. Мне чрезвычайно импонировала его манера смотреть человеку прямо в глаза, очень открыто и глубоко. Его вежливость, внимательность к собеседнику, его открытость немедленно завоёвывали всякого».
В тот период Борису стало казаться, что состав «Аквариума» устаканился и в творческом процессе наступила стабильность. В этом была огромная заслуга Гаккеля, который сутки напролёт жил новыми песнями, аранжировками, репетициями и концертами.
«Со времени прихода Гаккеля в “Аквариум” его апартаменты, где бы они ни находились, являлись штаб-квартирой группы, — писал Гребенщиков “Правдивой автобиографии Аквариума”. — Меньше пяти гостей у него дома не собиралось. Сам Сева при этом много пил и курил, а затем мучался весь следующий день, но вечером вновь напивался в дым. Поэтому он изобрёл своеобразный метод игры на виолончели, который не требовал никаких занятий. Гаккель играл спонтанно, не стараясь сыграть как надо. И это у него получалось лучше, чем у Роберта Фриппа».
Энтузиазм, неподдельное гостеприимство и бесконечная самоотдача Севы ещё сильнее сплотили музыкантов. Именно тогда у Гребенщикова появилась идея: все члены группы должны быть не только единомышленниками, но и непременными соавторами. И он стал активно продвигать концепцию «“Аквариум” = Борис + Сева + Дюша + Фан», согласно которой каждый участник имел священное право на собственные ноты, мысли и краски. Собственно, так и произошло на нескольких треках в «Притчах графа Диффузора», и это был определяющий момент для идентификации музыкантов.
«Я отдаю вам песню и смотрю, верна ли она, — вдохновлял приятелей Борис. — Подрубаетесь ли вы в ту струю, которая течёт в ней под поверхностью слов и нот? И когда это происходит, мы начинаем выстраивать её — на основе нашего мироощущения… И если всё идёт верно, то мы получим творение, которое принадлежит каждому из нас. Ибо каждый его прожил и каждый расплачивается за него собой».
Борис понимал, что идею коллективного творчества, которую он отчасти «подрезал» у The Beatles, исповедует сразу несколько местных команд — например, «Мифы» и «Россияне». Последняя группа считалась тогда несомненным фаворитом ленинградской рок-сцены.
«По моему мнению, в то время лучше всех на концертах смотрелся Жора Ордановский с “Россиянами”, — рассказывал Марат. — Очаровательный парень, резкий и прямой, далёкий от всякого “эстетства”. Кстати, когда мне был нужен свидетель на свадьбу с Олей Липовской, Борю я отверг сразу… Просто представил себе, как он явится в женском платье или вовсе голышом, и поэтому пригласил Ордановского. Жора оказался идеальным свидетелем — сумел вовремя поставить подпись, вовремя улыбался, вовремя нажрался и даже буянить начал тоже вовремя».