Аквариумная любовь
Шрифт:
— Тебе тут письмо пришло.
Ирена взяла со стола конверт и бросила его мне. Она явно ожидала, что я тут же его открою, а то, глядишь, и прочитаю ей вслух, но вместо этого я просто сунула конверт под подушку.
— Ах так, значит…
— Как — «так»?
Она потянулась и встала с кресла. Похоже, ей придется смириться с тем фактом, что из меня ничего не вытянешь.
— Там макароны остались, можешь доесть.
— Не хочу, мне макарон на работе хватает.
— Ну, как знаешь… Ладно, тогда давай, увидимся.
— Угу.
Она ушла.
Я достала письмо и вскрыла его.
«Приглашаем Вас на торжественное венчание Ханнеле и Осмо Мякинена, которое состоится…»
Я бросила письмо на пол. У меня было такое чувство, словно меня огрели пыльным мешком по голове.
Ханнеле. Моя лучшая подруга детства. Та, с кем мы сначала играли в дочки-матери, затем в ангелов Чарли, потом в держательниц публичного дома, пока плавно не перешли к «Бэй сити роллерз» и «Тедди энд зе тайгерз» [3] . Та, с кем мы каждый день стирали джинсы, чтобы они сели и стали уже. Та, с кем мы, дрожа от нетерпения, ждали нечаянной встречи с нашими будущими мужьями. Нашим идеалом был в то время этакий знающий себе цену брюнет, брутальный покоритель сердец. У нас был уговор: ни за что не ложиться в постель, не обдумав это дело самым тщательным образом.
3
Шотландская и финская музыкальные группы, популярные в среде девочек-подростков в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов.
А потом Ханнеле вдруг звонит мне посреди ночи и сообщает, что наконец «сделала это» с каким-то там Марти, отдалась ему на родительской даче, набравшись мятно-шоколадного ликера, и что это было совсем «никак». Так кончилось наше детство.
А теперь вот заканчивается и юность. Я вдруг почувствовала себя совсем взрослой.
Надо бы, конечно, ей позвонить, поздравить, но меня передернуло от одной этой мысли. И потом, она-то мне тоже не стала звонить. Прислала аккуратненький конверт.
Я сняла с себя верхнюю одежду и в одной футболке забралась под одеяло. От футболки пахло табаком и гелем для волос.
Мне вдруг подумалось, что у меня вот уже целых полтора года как никого не было.
2
Из окна пиццерии «Россо» видно кладбище да угол церкви. Снег белым покрывалом укутывает кладбище.
Я поставила на поднос две бутылки пива и спрайт.
Спрайт заказала девушка в розовом джемпере с надписью «Колледж».
— А салат? — спросила она, растягивая гласные.
— Скоро будет, — ответила я. Она взяла соломинку и принялась с таким шумом втягивать в себя спрайт, аж в ушах засвистело. На голове у нее были большие фиолетовые заколки с бабочками — ей, видимо, никто не сказал, что они давно вышли из моды.
Пиво я отнесла на столик у окна. Там сидели мама с дочкой. Похоже, им было весело. Честно говоря, никогда не понимала, как некоторые могут пить с собственной матерью. А ведь то и дело слышишь: «Посидели вчера с маман, пивка дернули». Лично я, к примеру, даже представить себе не могу, чтобы мы с мамой сидели вот так в каком-нибудь пабе, чокаясь пивными кружками и трепясь о том о сем. Что ж, каждому свое.
К обеду повалило столько народу, что я и перекусить-то толком не успела. Пока я в очередной раз сражалась с кассой, Марита, моя начальница, протянула мне кусок остывшей пиццы.
— Держись, — ухмыльнулась она. Ее широкое лицо с большими веснушками казалось непроницаемым. — Сейчас еще одна группа подойдет, у них стол заказан. Гребцовский клуб. Тридцать пять человек.
— Ну все, труба.
— Да уж.
Мне снова подумалось, что пора менять профессию, но это была лишь секундная слабость. Все-таки у нас чертовски хорошая команда. И потом, сколько можно метаться с места на место? Нет уж, отработаю эту весну, а в мае попробую поступить в универ на филфак.
Решение о поступлении было окончательно принято. Честно говоря, я и сама не думала, что когда-нибудь соберусь с духом. Мне все в один голос твердили: зачем тебе это нужно, толку никакого, одно разочарование от этих книжек. Но я решила рискнуть.
На принятие этого решения ушло целых четыре года. После окончания средней школы я успела поработать няней, постоять с мамой за прилавком, закончить курсы машинописи, курсы фотомоделей, поучиться в семинарии в Сяккиярви и, наконец, на отделении прикладного искусства в Ивало. И практически все бросала на середине.
Для официантки у меня неважная координация движений и нервы ни к черту, но я справляюсь. Еще четыре месяца, и вся эта беготня останется позади. Это уже решено.
Около одиннадцати вечера неожиданно зазвонил телефон.
— Тебя, — крикнул кто-то из коридора.
Я спустилась на первый этаж.
— Да, — сказала я в трубку.
— Привет, это Йоуни.
У меня в животе все перевернулось.
— Вот это да… — вырвалось у меня.
— Вот… решил тебе позвонить, узнать, как дела.
— Хорошо, — сказала я.
— Вот и хорошо, что хорошо.
— Угу.
Из трубки доносился приглушенный грохот музыки и пьяная речь.
— Слушай…
— Да?
Собравшись с духом, он спросил:
— Может, встретимся?
— Почему бы и нет.
— Где?
— Да где угодно.
— Когда?
— Когда хочешь.
— А что, если прямо сейчас?
— Можно и сейчас.
— Диктуй адрес.
— Улица Писпаланхарью, 18 А.
— Я скоро буду.
Он бросил трубку.