Аквариумная любовь
Шрифт:
— Сколько тебе лет? — поинтересовалась я.
— Мне? Тридцать семь.
— Ну ни фига себе!
Она расхохоталась.
— В смысле, никогда бы не подумала.
— Ясно.
Она улыбнулась.
— Ну, тридцать семь, конечно, не двадцать три.
— Да уж.
Она мне подмигнула.
— Мы купили квартиру в Пюникки. Хорошая квартирка, заходи как-нибудь в гости. Влезли в ужасные долги… Ну да бог с ним… Тебе деньгами отдать или потом за тебя отработать?
— Деньгами.
— Ну, хорошо. Ауфвидерзейн!
Она ушла, а я снова уставилась в окно.
Я
— Не надо тыкать туда пальцем, словно это кастрюля с кашей, — говорю я ему.
Он смущенно смеется. Я тоже смущенно смеюсь. Темно, и я не вижу его лица. Он убирает руку и в течение нескольких дней не прикасается ко мне.
Мы разговариваем друг с другом, словно дети в детском саду. Наши объятия похожи на товарищеские похлопывания по плечу. Здравствуй, здравствуй. Иногда мы, конечно, занимаемся сексом. Стремглав и мимоходом, чтобы ничего не испортить. И как только это заканчивается, я с облегчением вздыхаю; на некоторое время можно снова вычеркнуть «это» из распорядка дня. Я даже представить себе не могу, чтобы кто-то еще занимался сексом только для того, чтобы поставить галочку.
Бывают, конечно, у нас и такие моменты, когда мы, не успев поздороваться, с затаенным дыханием срываем друг с друга одежду, и тогда Йоуни похож на идеал моих девичьих грез — он завлекает девушку в постель и впивается ей в шею, оставляя на ней фиолетовые засосы. И мне плевать, что Йоуни играет роль насильника только для того, чтобы мне было хорошо. Мы скручиваем простыни в жгуты, делаем все стремительно, чтобы настрой не пропал. Громко стонем, особенно я, и мой стон похож на саундтрек дешевого порнофильма.
Порой мы разыгрываем целый спектакль — от начала до конца.
Раньше я представляла себе все совсем иначе. Буквально грезила о том, какой должна быть настоящая страсть.
Большой непонятный дом. Мужчина и женщина дни и ночи напролет занимаются там любовью. В перерывах они с жадностью едят, пьют вино из глиняных кувшинов и снова укладываются в постель. Целуют друг друга, оставляя засосы. Грудь женщины покрыта следами от укусов любовника и похожа на побитые гроздья смородины. Распростертые тела на мокрых простынях. Они крепко и беззаботно спят, а проснувшись, снова занимаются любовью.
В постели я никогда не становлюсь безмозглым животным, изнывающим от течки и ни черта не смыслящим в том, что происходит вокруг. Никогда и ни с кем. Даже с Йоуни. Я не могу выдавить из себя тот гортанный крик, который, как известно, считается обязательным атрибутом хорошего секса. Ведь именно так кричат все страстные женщины во время секса?
Я не могу забыться ни на секунду, ни на миг, все время слежу за собой, слушаю свои приглушенные стоны, смотрю на свои бедра, с которых медленно сползает юбка, разглядываю треугольник волос внизу живота. Пытаюсь сосредоточиться на партнере и на процессе, но смотрю на все, словно со стороны, и всегда вижу только себя, изворачивающуюся в разных позах.
Только
18
Я стою у примерочной в магазине «Текстиль Кокколы» и слушаю, как Сеппо пыхтит за занавеской, натягивая на себя футболку. Через какое-то время становится тихо — наверное, разглядывает себя в зеркало.
— Ну и как там рукава? — спрашиваю я.
— Хреново. Торчат, будто крылья.
— Ничего, после стирки пригладятся.
— Ни хрена они не пригладятся.
Я заглядываю за занавеску. Сеппо стоит перед зеркалом и смотрит на рукава футболки, которые действительно топорщатся, как маленькие обрубки крыльев.
— Ну, давай их обрежем.
— Ты что, дура? Это ж новая футболка!
— Просто я уже больше не могу выбирать, свадьба начинается через пару часов, а мы все еще торчим в магазине.
Сеппо срывает с себя футболку и полуголый направляется к прилавку с наваленной кучей футболок и свитеров. Я разглядываю развешанные на вешалках шелковые кофточки, предназначенные исключительно для дородных тетенек. Обычно я очень непредсказуемо веду себя в магазинах. Я могу часами рассматривать какую-нибудь вещицу, все время помня о том, что у меня нет на нее денег и что я ни в коем случае ее не куплю, и вдруг я словно вижу со стороны, как я достаю кредитную карточку, как подписываю чек, как прижимаю заветный сверток к груди — и все как в замедленном кино, которое никто не в силах остановить.
Сеппо вытягивает из кучи темно-синий свитер и напяливает его на себя. На груди кроваво-красными буквами вышито «Horror» [8] , и чуть ниже — клыкастая пасть.
— Этот беру.
— Нет, не берешь! По-твоему, это можно надеть на свадьбу?
Сеппо делает вид, что не слышит, и достает деньги из бумажника.
— Этот возьмете? — мурлычет продавщица.
— Йес, — кивает Сеппо и протягивает ей деньги. Я вздыхаю и прислоняюсь к стене.
Церковь до отказа забита всякими дядюшками и тетушками, так что мы с трудом протискиваемся внутрь. Наша семья сидит в пятом ряду. Ханну Токола тоже среди приглашенных, хотя Ханнеле почти не общалась с ним после окончания школы. Он стоит рядом в белом костюме и галстуке. На мне — изысканное красное шелковое платье чуть выше колен, которое, правда, совершенно не соответствует моему душевному состоянию.
8
Ужас (англ.).
Мама сидит с торжественным видом. На ней выцветший национальный костюм, на шее — бронзовое украшение в виде ладьи, на голове — лента. Она смахивает на девушку из карельской деревни. У некоторых людей чувство стиля — в крови.
Неожиданно начинает играть музыка. Дверь открывается, и на пороге появляются Ханнеле и Осмо.
Белокурые волосы Ханнеле собраны на макушке, голову украшает длинная фата. На ней платье из тонкого тюля с глубоким вырезом в стиле магазина «Интим», и она даже отдаленно не похожа на невинную невесту. Я начинаю выть прежде, чем они делают первый шаг. Сеппо с возмущением смотрит на меня.