Аквитанская львица
Шрифт:
К нему Людовик и направил свои королевские стопы.
— Прошу вас заступиться за меня перед Господом, — встав на одно колено перед понтификом, бедно одетый и бледный лицом, проговорил король.
Это уже был совсем другой молодой человек — гордыня, точно злой дух, покинула его. Преображение молодого Капетинга казалось налицо.
— С возвращением в лоно церкви, сын мой, — миролюбиво сказал Евгений Третий. — Да пребудет с вами Господь.
Положение понтифика на апостольском троне было шатким. Подогреваемый германской политикой, Рим бунтовал против пап, желая лишить первосвященников светской власти,
Но главной радостью короля было то, что счастливая королева уже ходила с огромным животом и в скором времени надеялась разрешиться от бремени маленьким наследником престола. Одним словом, король усердно собирал камни, которые еще так недавно отчаянно разбрасывал вместе со своей супругой. Вся Франция видела это и радовалась за образумившихся молодых венценосцев. Больше других радовался Сугерий, вознося в новом храме Сен-Дени молитвы за своего ученика: наконец-то Господь повернулся лицом к неразумному своему чаду.
На фоне светлой полосы, в которую вступала Франция, печальное известие, пришедшее со Святой земли, поначалу оказалось второстепенной важности. Говорили, что на Востоке появился новый предводитель мусульман — злой и опасный Зенги из рода Атабеков, эмир Алеппо и Мосула. О его ненависти к христианам по Святой земле уже давно ходили легенды. А что самое печальное, 24 декабря 1144 года этот Зенги занял графство Эдессу и безжалостно вырезал все христианское население.
Но для Людовика Седьмого и его королевства это известие, дошедшее эхом, было пока что ложкой дегтя в бочке с медом.
Часть вторая
Манящая звезда Востока
Глава первая
Папская булла
Город-крепость Витербо, окруженный мощными стенами и башнями, находился в предместьях Рима и слыл излюбленной резиденцией многих пап. Витербо поднимался в живописнейшем месте — под ясным и теплым небом Италии в долине Арниона, среди лугов, оливковых рощ и минеральных источников, у подножия древнего потухшего вулкана Монте-Чино.
Тут папы скрывались от мятежей или войн. Именно так поступил и Евгений Третий, сбежав от греха подальше из неспокойного Рима.
Сюда в ноябре 1145 года, лишь через год после взятия Эдессы, приехали послы от двух христианских государей Святой земли — от короля Иерусалима Фулька Анжуйского и князя Раймунда Антиохийского, любимого дяди королевы Алиеноры.
Послы в подробностях рассказали о бедствиях, обрушившихся на Святую землю. Осада Эдессы продолжалась 28 дней, затем войска Зенги ворвались в город, и началась резня. Она шла с утра до трех часов дня. Воины полководца, прозванного Кровавым, устраивали охоту за людьми — они резали защитников крепости, как животных. Погибали все — епископы и монахи в первую очередь, потому что Зенги первый из мусульманских правителей объявил священную войну, джихад, всему христианскому миру. Воины Зенги оставили только часть молодых женщин, что были особенно хороши собой. А вечером они устроили пир, который превратился в оргию. В эту ночь священные сосуды из храмов Эдессы послужили для испражнений ненасытных воинов Зенги. Уцелевших женщин после страшной ночи утром распродали на главной площади города.
Евгений Третий, ученик Бернара Клервоского, со скорбью выслушал трагическую весть. Тем более Зенги продолжал свирепствовать, и трем небольшим христианским государствам — Иерусалиму, Триполи и Антиохии, оторванным от религиозной митрополии, было не под силу справиться с ним.
— Мы просим вас, ваше святейшество, — смиренно проговорил епископ Джабалы, возглавлявший посольство, — принять все меры к тому, чтобы победоносная храбрость франков защитила восточные владения графов и виконтов от новых напастей!
Под смиренными взглядами послов из Палестины понтифик, в тяжелой золотой митре, опираясь на золоченый в каменьях посох, встал со своего трона.
— Христианский мир не оставит без защиты своих верных детей, — уверенно сказал он. — Поезжайте к вашим государям и сообщите о моей воле. Да пребудет с вами Господь!
Трагедия в Эдессе подвинула понтифика на самый решительный шаг. Пятьдесят лет назад папа Урбан Второй призвал христианское сообщество освободить Гроб Господень. Он же, Евгений Третий, закрепит волю церкви буллой — документом, который заставит каждого христианина, способного держать в руке меч, идти в Иерусалим.
Послы отбыли, и папа сел за работу. Но еще раньше у него созрел воистину гениальный план. Ему нужно было найти двух людей для святого дела. Того, кто устремился бы по дорогам Европы, проповедуя крестовый поход; и другого, кто объединил и возглавил бы могучее войско. Первый должен обладать великой духовной властью, второй — не менее значимой властью светской. Папа не сомневался: Бернар Клервоский с радостью выполнит Божью волю и свое предназначение проповедника. Но кто будет вторым и возглавит князей светских?
Ответ пришел быстрее, чем думал Евгений Третий.
Шкодливый мальчишка Людовик возмужал и встал на путь истинный: как и до женитьбы, он стал ревностным поборником веры Христовой. Настоятель Клерво отец Бернар писал в Рим, что Людовик Французский чувствует за собой вину за сожженный город Витри и другие проступки и от всей души хочет искупить ее. К тому же Людовик стал отцом и справедливо видит в этом милость и расположение к нему Господа. «Он чувствует себя должником? — думал папа. — Прекрасно. Это значит, что сердце молодого короля готово к подвигу».
1 декабря 1145 года понтифик подписал первую в истории буллу, в которой не призывал, а повелевал идти войной на свирепый мусульманский мир. Тотчас исторический документ был размножен, и папские легаты отплыли на юг Франции, откуда далее поспешили в Париж и Клерво.
В предместьях Парижа двор французского короля охотился на оленей. Копыта быстрых коней вырывали мокрый снег вместе с жухлыми листьями и землей, трубили рога охотников. Весело заливались лаем псы, рыская по округе. Алиенора, прирожденная охотница, в меховой шапке и горностаевой шубке, стянутой на талии широким ремнем, с кинжалом у пояса, как всегда, была первой из первых. Она била из лука похлеще иных стрелков-мужчин! Одного из оленей, крупного самца, она подстрелила сама и, как всегда, — одной-единственной стрелой!