Аквитанская львица
Шрифт:
Их разговор происходил в одном из садиков антиохийского дворца, где не было никого, даже прислуги, которую король отослал от себя. Тут, среди апельсинов и акации, горели несколько факелов и негромко журчал фонтан. Именно в этом садике и сговорились одиннадцать лет назад Раймунд и Констанция — провести ее мать и устроить свою судьбу. Именно в этом садике Констанция часто размышляла о прожитых годах с красавцем-мужем.
— Вы правы, озабочен, — честно признался он. — Треть людей я потерял в горах Анатолии. Еще треть оставил на милость Божью в порту Анталии. Мы не выполнили еще ни один из обетов — не преклонили
— А вы не задумывались о том, государь, почему Раймунд не берет меня на охоту? — неожиданно спросила она.
Людовик нахмурился. Тень едва различимой горечи лежала на красивом по-восточному лице его собеседницы. Кажется, княжна ждала ответа на свой вопрос.
— И почему вас не берут на охоту? — в свою очередь, спросил он.
Констанция улыбнулась:
— Потому что я там не нужна.
— Не нужны — кому?
— Догадайтесь, ваше величество, — но Людовик только хмурился, и она не выдержала. — Моему мужу Раймунду и вашей супруге — королеве Алиеноре.
— Что вы хотите этим сказать, княжна?
— Только то, что уже сказала.
— Но… я не понимаю вас, — он и впрямь недоумевал. — Не понимаю…
— А вы поймите, — тон молодой женщины изменился, стал жестче. — А еще лучше, сядьте завтра утром на коня и поезжайте на северо-восток. В десяти лье от города, за лимонными и кипарисовыми рощами, вы найдете небольшой дворец с колоннами. Он зовется Розовым дворцом, потому что сложен из розового мрамора. Походите вокруг, зайдите внутрь, оглядитесь… Я, пожалуй, пойду. Оставлю вас наедине с вашими заботами — и хотела бы помочь вам, да не могу.
Она собралась уходить, но Людовик остановил ее, придержав за руку.
— Прошу вас, княжна, договорите, — чувствуя, как недобро прыгает сердце в его груди, почти потребовал он. — Прошу вас…
— Возьмите самых верных людей, покиньте город на заре, пока все спят, и съездите туда, куда я вас направила. Мой муж возит туда самых дорогих его сердцу женщин. Не сомневаюсь, его племянница, ваша жена, из их числа. Но не вздумайте сказать, что это я надоумила вас, если не хотите мне беды.
Так и оставила она Людовика у фонтана — слушать тихое журчание родниковой воды. Спустя минут пять король поднялся и пошел на музыку, которая сейчас волнами шла с террасы, этакой пиршественной залы на свежем воздухе, под высокой крышей; там, за вечерней трапезой, гулял княжеский двор и сеньоры-крестоносцы.
Он остановился в тени акации и тупо уставился на лица двух людей — Алиеноры и ее дядюшки князя Раймунда. Играли на виолах менестрели, пели песни о странствиях и любви. А он смотрел, как улыбается Алиенора, возлежавшая на подушках, сколько истомы в ее взгляде, сколько чувства под бархатными ресницами…
И взгляд этот был устремлен на одного человека — на властелина здешних мест, красавца Раймунда Антиохийского, полулежавшего на греческий манер и то и дело подносящего кубок с вином к губам…
Он дождался ночи, когда Алиенора, вдоволь наслушавшись музыки и песен, раздетая
— Что же ты, милый? — спросила она. — Идем же ко мне…
Теперь он вспоминал, что все эти дни только и слышал, как его бароны говорили: «Поглядите на нашу королеву и князя Раймунда — что за нежные чувства питают друг к другу дядюшка и племянница!» Но иногда в тоне, которым произносили подобные речи, читалась легкая, но явная насмешка. Что-то недоброе звучало в этом. И он всякий раз пропускал это недоброе мимо ушей — отгонял прочь.
Он подошел к постели, разделся и под взглядом королевы стянул с нее шелковые покрывала. Алиенора лежала обнаженная и открытая, бесстыдная в своей вызывающей красоте, чувственности…
— Что с тобой? — спросила она.
— А что со мной? — ответил он вопросом на вопрос.
— Ты — другой, не такой, как всегда.
— А каким я был всегда?
— Послушай, — ее насторожило поведение мужа, — может быть, хватит?
— Куда вы ездите каждый день с дядюшкой Раймундом? — спросил он. Слово «дядюшка» в его устах прозвучало чересчур язвительно. — Скажи…
— Княжество Антиохийское — большое, — внутренне собираясь, ответила Алиенора.
Что за вопросы задает он? Она подтянула одну ногу, прикрылась ею. Но он отвел ее колено.
— Я хочу знать, — улыбнулся Людовик. — Знать все… о том, как и где, проводит время моя жена.
Она осторожно села, поджав ноги.
— Господи, да мы просто путешествуем, ты же был с нами. Путешествуем, как путешествовали раньше, когда были совсем юными, по родной Аквитании. Где угодно можно совершить привал, выпить вина и отдохнуть… Да что с тобой, Людовик? Ты измучен, я вижу, ты устал, — она прикоснулась щекой к его бедру. Мы все устали — этот поход отнял у нас много сил, и душевных, и физических. Но я помогу тебе…
Он все еще стоял над ней — смотрел сверху вниз. Следил за выражением ее лица, за глазами. Лукавыми глазами…
— Это верно, я устал, — сказал он. — Но ты непохожа на уставшего человека, лишенного сил. Ты расцвела за последние дни. Ты похожа на цветок, что раскрылся в первых лучах солнца и радуется жизни.
— У меня просто много сил, — все еще обнимая его ногу, проговорила она. — Очень много. — Она закрыла глаза. Где-то они с Раймундом хватили лишка. Переусердствовали в изъявлении симпатий дяди к племяннице, и наоборот. Или злые языки помогли? Алиенора крепче и нежнее обняла его. — Скажи, что ты хочешь? — Она уже целовала его. — Я исполню любую твою прихоть, Людовик, только скажи…
Он оторвался от нее, спрыгнул с кровати.
— Я ничего не хочу. Только спать…
Все еще сидя в постели, она слабо улыбнулась:
— Хорошо. И ты… хочешь спать один?
— Да, — кивнул он.
Набросив халат, завернувшись в него, король быстро ушел к себе. Шли часы, но он не спал. Ни на минуту Людовик не сомкнул глаз. Бури и шторма проходили в эти часы через его сердце. Потом наступил рассвет — время сна для всех, кто беспечно пирует ночью. Шикнув на слуг, прогнав их, он залез в штаны, одел на голое тело кафтан. И только потом прошел в покои жены. Отворил дверь. Алиенора спала, разметавшись на постели. Она сбросила покрывала. Людовик бесшумно обошел кровать. Линии ее тела приковывали, ослепляли…