Аквитанская львица
Шрифт:
Король медленно опустился в полукресло. Сам налил себе в кубок вина из серебряного сосуда. Залпом выпил.
— Я-то знаю, что с ней делать, — усмехнулся он. — Да никак не могу…
А его жена, в эту минуту входя в свои покои, твердила как заклинание одно только имя: «Раймунд, Раймунд, Раймунд…» Закрыв двери, Алиенора прислонилась к ним спиной. Она верила, что это имя спасет ее, и знала, что сейчас и любимый ее человек, чтобы спастись в этом мире и не погибнуть, повторяет ее имя.
В мае 1148 года христианские войска франков, германцев и баронов Палестины соединились в Тивериаде, на самой
Еще с предгорий, когда они спускались с хребта, крестоносцам открылось впереди удивительное зрелище. Вдали, под жарким азиатским небом, разрастался один из самых богатых городов мира, который они собирались разграбить и предать жестокому наказанию, а перед ним — зеленое море. Фруктовые сады! Их оказалось так много, и они были так густы, что и впрямь походили на живое зеленое море. К тому же наверняка полное всевозможных плодов. Этот вид радовал глаз и вызывал слюну у немного притомившихся во время марша христианских воинов. Разве плохо, вытащив из ножен меч, продвигаясь к городу, набитому золотом, поедать яблоки и апельсины, финики и сливы? Только вот была одна странность — все это фруктовое море оказалось изрезанным глиняными стенами чуть выше человеческого роста. Так эти сады были разделены между жителями Дамаска и в то же время представляли собой запутанный лабиринт.
Авангард рыцарей, первый оказавшийся в долине, весело двинулся к садам. Но, когда крестоносцы вошли в этот душистый, пряно пахнущий лабиринт, он оказался адской мясорубкой. Первые две сотни крестоносцев, ехавшие грудью вперед, позабывшие про щиты, были сражены тысячами стрел, стремительно вылетевших из глиняных стен. В них уже были проделаны маленькие бойницы, до времени укрытые листвой, и через них и били по рыцарям дамасские лучники. Но это было не все — в маленьких проходах, через которые тяжеловооруженному всаднику проехать было не так-то просто, внезапно появлялись копейщики и метали копья и дротики в замешкавшихся рыцарей. Лучникам и копейщикам помогали метатели пращи. Дамасские воины наносили мгновенный удар и тут же прятались за глиняными стенами, ускользая в новых и новых проходах. Часть крестоносного авангарда сразу полегла, лишь войдя в благословенный дамасский сад, другая увязла и сама взяла оборону. Никто не ожидал такой прыти от мусульман, вожди крестоносцев были уверены, что все дамасцы уже спрятались за стенами города, и тем более никто не думал, что фруктовые сады станут братской могилой воинственным христианам.
Но, когда подоспели другие рыцари и, полные гнева, обрушились на сады, и тут хитроумные дамасцы не растерялись. Стоило рыцарям потянуться по узким проходам, загородившись щитами, в отверстия стен полезли длинные копья, пронзая рыцарских коней, поражая самих воинов в участки тела, закрытые лишь кольчугой, которую рвали длинные и узкие стальные наконечники.
И тогда пехота вооружилась бревнами и стала прокладывать себе путь так, как прокладывают себе дорогу те, кто штурмует крепость. Точно ворота замков, они легко пробивали эти стены, а другие христиане входили в проломы и уже там с гневом и злобой кромсали мусульман на части.
Понадобился целый день, чтобы снести все глиняные стены обширнейших садов Дамаска и выйти к реке Барради, на открытое
Дамасские конники быстро оторвались от рыцарей, не пожелавших их преследовать. Франки и немцы знали, что такая погоня легко заводит в смертельную ловушку.
Тогда вперед выехал один из мусульман — он так и гарцевал на своем быстром скакуне.
— Эй, христиане, вы любите поединки! — выкрикнул он на ломаном французском. — Кто из вас не побоится сразиться с нашим витязем ал Багури?! Отвечайте, если не боитесь, христиане!
Император Конрад, лично возглавлявший тяжелую конницу, усмехнулся:
— Именно этого я ждал уже целый год!
— Ваше величество, — запротестовали рыцари его свиты, — выберите кого-нибудь из нас! Мы просим вас, государь!
— Не рискуйте своей жизнью, ваше величество! — вторили им заботливые оруженосцы.
— А на что мне еще жизнь, как не для того, чтобы рисковать ею! — рассмеялся Конрад.
Но тут уже выезжал вперед и подоспевший Людовик Французский — как и Конрад, в стальной чешуе и плаще, с шишаком поверх кольчужного капюшона.
— Конрад! — он во второй раз назвал старшего товарища по имени. — Эти негодяи выставят простого воина! К тому же неверного, презренного нехристя! Разве он достоин драться с королем всех германцев? Ваши рыцари правы, выберите лучшего из лучших!
— Нет, Людовик! — воскликнул Конрад, наблюдая, как от рядов мусульман уже отделяется один воин. — Я столько наломал дров в этом походе! Лучшие из лучших остались в горах Дорилеи. Я даже не предал земле их прах! Их сожрали стервятники, а их кости высушил и разнес по ущельям ветер! Если я погибну, у меня больше шансов, что Господь простит мою глупость!
Это были горькие слова, и, после того как немецкий король выговорился, уже никто не смел перечить ему и отговаривать его от поединка. А мусульманский воин, как и прежде глашатай, уже гарцевал на быстром коне, и огненно посверкивал его ятаган, которым он играл легко, как перышком.
— Мой двуручный меч! — грозно выкрикнул император Конрад одному из оруженосцев.
Тот немедленно выполнил приказ, вытянув из длинных ножен страшное оружие — широкое лезвие в три локтя длиной, с рукоятью для двух ладоней. Оруженосец протянул меч королю, и Конрад ухватил его одной рукой за ту часть, что была у крестовидной гарды. Лезвие было отточено и девственно — коснись пальцем, лопнет кожа и пойдет кровь.
— Отменное жало! — воскликнул Конрад Гогенштауфен. — А, Людовик?
Король Франции с горькой улыбкой кивнул:
— Отменное, государь.
Людовик видел, что император готов победить, но, если надо, и погибнуть. И то, и другое он принял бы с радостью. И еще неизвестно, что бы он предпочел, окажись у него выбор. Боль за то, что он завел лучших дворян своего королевства в ловушку и там погубил, выжив сам, не отпускала его сердце. Но судьба уже приглашала Конрада Третьего Гогенштауфена бросать кости, и тот, вонзив золотые шпоры в брюхо своего коня, помчался на середину выбранного противником поля.