Аквитанская львица
Шрифт:
Людовик тоже развел руками:
— И у меня осталось не более четверти рыцарей от тех, которых я привел в Святую землю! За что тогда дерусь я?
— Но, государь, и вы, ваше величество, — обратился юный Балдуин к обоим королям, — богатств Дамаска хватит на всех!
— Что до меня, то я тоже не согласен бросаться в полымя, не зная, что получу, ваше величество, — сказал юному Балдуину граф Тьерри Фландрский. — У меня сохранилось солдат больше, чем у других. Положить оставшуюся половину своих рыцарей лишь за то золото, которое ушло на организацию похода, я не согласен! Если мои рыцари будут проливать кровь, то лишь за землю!
Тут
Прошел день, наступил вечер, утекла ночь и утро залило золотисто-розовым светом разгромленные сады и лагерь крестоносцев, а Дамаск так поделен и не был. Военный совет продолжился уже на второй день, и опять крестоносцы не пришли к единому мнению.
Только к вечеру что-то стало проясняться. Богатства были обещаны Конраду, Людовику и европейским баронам. Опустошенный город (а рыцари его представляли уже именно таким) доставался Тьерри Фландрскому, который решил обзавестись владениями на Востоке. Королю Иерусалима пообещали земли от границ его королевства до Дамаска, которые ему мало были нужны без столицы, а также помощь (что звучало весьма сомнительно) в долгожданном завоевании Египта. Надо сказать, этот спор охладил пыл юного короля Балдуина, который, будучи человеком с аппетитами, как и его заводила-мать, почему-то представлял своих гостей-крестоносцев старателями-бессребрениками.
И начался штурм Дамаска, который крестоносцы уже считали своим. Но они пришивали застежки к той шубе, которая пока еще была шкурой неубитого медведя. За время, пока они до хрипоты спорили на военном совете, с другой стороны к Дамаску подошло подкрепление и обоз с провиантом. И без того городу хватило бы еды на год, но подтянули еще — на черный день. И уже неслись гонцы от визиря Аюба во все концы мусульманского мира за помощью.
Слух о разногласиях быстро достиг Дамаска. В мощной крепости, в первый день еще трепетавшей от одного вида многотысячного войска крестоносцев, вздохнули чуть легче.
— Однажды ты будешь взрослым, сын мой, — говорил на крепостной стене, командующий дамасским гарнизоном визирь Аюб, — и тоже возглавишь армию. — Он погладил десятилетнего сына по щеке. — Помни же, Салах ад-Дин [14] , ничто так не вредит делу веры, как алчность. Слава Аллаху, неверные жадны и безмерно глупы в своей жадности. Она погубит их рано или поздно…
Загорелый мальчик в белой одежде и высокой чалме внимательно слушал отца. В проеме бойницы он видел, как тысячи врагов подступают к городу, где служил его отец, как они спешат с лестницами, как подтягивают катапульты.
14
Салах ад-Дин, Саладин (1138–1193 гг.) — будущий бич крестоносцев, главный противник Ричарда Львиное Сердце в Третьем крестовом походе. В 1148 году, десятилетним мальчиком, он был свидетелем штурма Дамаска крестоносцами Второго крестового похода.
Но в городе уже было достаточно и кипятка, и кипящей смолы, и камней в тех же катапультах. Мощный гарнизон,
Визирь Аюб по поручению халифа уже побеспокоился о том, чтобы связаться с султанами Мосула и Алеппо. Обоим султанатам было обещано многое недавним их врагом, могущественным Дамаском, но куда деваться, когда франки и немцы, эти жадные звери, забывшие о прошлых годах мирного сосуществования, уже у стен города?
Визирь Аюб ждал помощи от единоверцев…
Штурм города захлебнулся и охладил пыл крестоносцев. Много было погибших. И напрасно рычали бароны, что вырежут всех горожан, когда войдут в город. Дамаск не пускал их в свои пределы.
Тогда крестоносцы решили обойти город с другой стороны — поговаривали, что там стены слабее и взять их легче. Армия обошла Дамаск стороной и вышла с другой стороны гигантской крепости. Может быть, и слабее были здесь стены, но тут они сменили речку Барради и зеленые сады, полные фруктов, на каменистую пустошь.
А тем временем худшее предположение магистра тамплиеров Робера де Краона сбывалось. С покинутой стороны Дамаска в город вошли двадцать тысяч курдов и туркменов, посланных султанами Алеппо и Мосула. Отныне гарнизон столицы мог не только выдержать многомесячную осаду, но и делать сокрушительные боевые вылазки. А сколько еще могло появиться под стенами Дамаска мусульман — из других краев?
На пятый день осады в шатер Людовика Седьмого пожаловал его могущественный вассал — Жоффруа Анжуйский, прозванный Красивым. Вошел он в простом кафтане, препоясанный мечом, без головного убора. Говорили, что у графа побаливают пальцы ног — из-за этого он носил сапоги с чрезмерно свободными вытянутыми носами, так и стрелявшими вперед. Многие сеньоры графства Анжу подражали своему сюзерену и тоже носили сапоги с вытянутыми носами. Да и за пределами графства нашлись подражатели — в том числе и в Париже. Болезнь графа по иронии судьбы выливалась в моду.
На губах Жоффруа, изрядно захмелевшего, гуляла мрачная улыбка.
— По лагерю бродят недобрые слухи, государь, — садясь напротив короля, сказал Жоффруа.
— Какие именно, граф? — спросил Людовик.
— Недобрые, государь, — повторил тот. Он подался вперед. — Поговаривают, что наш юный король Иерусалимский Балдуин Третий, мой сводный братец, получил от дамасского халифа отступного в размере двухсот тысяч динаров. И вассалу его, барону Тивериадскому, досталось еще сто тысяч. И все для того, чтобы он охладил пыл императора Конрада, нашего главнокомандующего, и графа Фландрского, каковых считают главными задирами и забияками. Одним словом, чтобы все мы убрались от Дамаска подальше.
— Быть такого не может, — нахмурился Людовик. — Это жестокое обвинение.
— Я передал вам, государь, только то, что слышал. Но как бы там ни было, Дамаска нам не видать как собственных ушей. Мы все костьми ляжем, прежде чем войдем в город, — он попросил вина. Королевский паж немедленно поднес ему кубок, Жоффруа Красивый одним залпом опорожнил его. — Я, собственно, что хотел попросить у вас, государь…
— Слушаю вас, граф.
— Я прошу вас отпустить меня. Я присягал вам, как своему сюзерену, быть в этом походе с вами и не могу пренебречь словом, но я устал. И устали мои люди. Все давно уже поняли: эту войну мы проиграли. Наша армия растаяла, казна истощена. Надежда обогатиться за счет Дамаска провалилась. Я хочу снять с себя крест паломника и убраться как можно скорее домой.