Ала ад-Дин и повелитель джиннов
Шрифт:
– Благодарю вас за доброту, сострадание и щедрость, о славный страж! – Ахмед, непрестанно кланяясь, попятился задом, потом развернулся и заспешил прочь. Максим нагнал его и пошел рядом.
– За какую щедрость ты его благодарил? – спросил он у спешащего неизвестно куда Ахмеда.
– А вот сейчас узнаете.
– Э, а где мой кошелек? – донеслось недовольное сзади.
Максим обернулся через плечо не останавливаясь. Начальник стражи хлопал себя по животу и бокам, крутя головой.
– Где деньги, я спрашиваю?
– Господин, может ты обронил их, когда шел назад?
– Быстро откройте ворота и поищите! – приказал тот.
– А может их спер тот наглый проходимец, что так непочтительно обошелся с вами? Этот Мансур или как его там, – предположил другой, ковыряя пальцем в носу.
– Догнать! Быстро! То-то я гляжу, он так быстро собрался. Ух, я ему! – погрозил он кулаком вслед двум всадникам, которые давно растворились в ночи. – Впрочем, Шайтан с ними! Где их сейчас отыщешь…
– Это опять ты? – спросил Максим у Ахмеда, когда они свернули за угол одного из домов.
– Что? – состряпал невинную физиономию Ахмед.
– Деньги у стражника спер.
– Я. Ведь нам они нужнее.
– Дурак ты, Ахмед, – только и вздохнул Максим. – И не лечишься.
– А что такого?
– Как ты считаешь, что дороже: кошелек или жизнь?
– Жизнь или кошелек! – из темной подворотни выскочил какой-то мужичонка в дырявых штанах, рваном халате, из прорех которого торчала грязная вата, и мятой тюбетейке. В руке он сжимал небольшой, но довольно острый нож.
Все бы, возможно, у него и вышло как надо, но он допустил один промах: слишком приблизился к Максиму. Порядком поднаторевший в подобных делах Максим, не разбираясь, в чем, собственно дело, с размаху засветил незадачливому грабителю в правое ухо и пошел дальше. Отвлекаться на него более не было никакого смысла. Мужичонка, растеряв тапки, прилег отдохнуть прямо на мощеной булыжником улочке. Нож подобрал Ахмед, повертел в руке, хмыкнул и засунул за пояс.
– Так я жду ответа на поставленный мной вопрос, – напомнил Максим, засовывая руки в карманы.
– Кошелек, конечно! – недолго думая, ляпнул Ахмед. – Жизнь ничего не стоит.
– Так чего же ты за нее так цепляешься? Бегаешь, словно заяц из города в город, к колдуну прибился?
– Я это… – растерянно похлопал глазами Ахмед.
– Вот именно.
– Знаете, я два года чужого в руки не брал. Но ведь нам сейчас нужны деньги!
– Тогда их нужно заработать.
– Шеф, а это точно вы? – настороженно присмотрелся к Максиму Ахмед.
– Я уже и сам не понимаю, я это или кто другой, – вздохнул Максим. – Ладно, проехали. Пошли, поищем, где приткнуться, и ты мне расскажешь о султане, принцессе, лампах и колдуне… напомни, как его там звали?
– Абаназар, – подсказал Ахмед.
– Во-во, о нем самом. А то меня начинают терзать смутные сомнения.
– Правда?
– Истинная.
– Побожитесь!
– Ахмед, я же просил: завязывай с феней.
– Но у вас такое странное лицо, шеф, – поежился Ахмед в предчувствии недоброго. – Не иначе этот ваш знаменитый третий глаз опять открывается!
– Нет, пятая чакра!
– Пя-атая? – уважительно протянул Ахмед.
– Ох, Ахмед, кончай уже тупить…
Глава 5. Дядя Абаназар
Ночью Максиму снился кошмар. Абаназар, почему-то в облике огромной тряпичной жабы в чалме, уговаривал его пойти за волшебной лампой и грозился хорошенько прожевать Максима, если тот откажется. Максим рад бы был идти за колдуном, но ноги его словно налились свинцом или приросли к полу, и он никак не мог сдвинуться с места. А жаба все разевала и разевала пасть, примериваясь, с какой стороны лучше начать есть Максима. При этом она хохотала голосом Ахмеда, словно умалишенная. А рядом крутился тот араб, что купил у Ахмеда лампу и все подзадоривал жабу. Максим узнал его – это был как раз тот парень, что устроил истерику в кинотеатре, сбежал куда-то из автобуса и странным образом пропал из самолета. Теперь Максим был уверен почти на все сто: мальчишку зовут Аладдин…
И тут жаба прыгнула, разевая бездонную пасть, а Аладдин схватил за плечи вырывающегося, что есть мочи кричащего Максима и… Максим проснулся.
За плечи его тряс вовсе не Аладдин, а Ахмед.
– Проснитесь, шеф! – шептал ему почти в самое ухо Ахмед. – Что с вами? Вы стонали и извивались, как безголовая змея.
– Спасибо за сравнение, Ахмед, – Максим сел на топчане и помассировал ладонями заспанное отекшее лицо. – Между прочим, змеи не стонут, тем более, без головы.
– Вы уверены в этом? – почему-то усомнился Ахмед.
– Точно тебе говорю, – Максим спустил ноги с топчана, нащупал пальцами ног туфли и засунул в них ступни.
В чайхане, куда они забрели ночью, еще никого не было. Только кто-то неистово гремел посудой в небольшой комнатушке.
– Хозяин не ругался больше, что мы его ночью разбудили?
– После того как я сунул ему золотой? – вскинул брови Ахмед зевая. – Вы шутите! Да он нас на руках теперь носить будет.
– Вот ваш завтрак, почтеннейшие! – бесшумно приблизившийся к топчану хозяин, недовольно надувая щеки, бухнул на топчан тарелку с разогретым вчерашним – если не позавчерашним! – пловом без единого кусочка мяса и половинку сухой лепешки. – Что-нибудь еще? – грубовато осведомился хозяин, вытирая руки о засаленную тряпку. Ни салатика, ни чая, судя по всему, вовсе не предвиделось.
– Мда-а, – протянул Ахмед, с сомнением разглядывая предложенную еду, а Максим брезгливо выковырнул пальцем из плова дохлую муху и продемонстрировал ее хозяину чайханы.
– Э-э, такой пустяк! – скривил губы тот и щелчком сбил муху с пальца Максима. – Вот и все.
– Говоришь, на руках носить будет? – Максим демонстративно отер жирный палец о курпачу, на которой сидел.
– Так ведь золотой… – пробормотал Ахмед.
– Дай-ка мне ножичек, – протянул руку Максим, снизу вверх глядя на хозяина. Тот сглотнул и сильно сжал в руках тряпку.
Ахмед вытащил из-за пояса нож и передал Максиму. Тот, не отрывая взгляда от побледневшего лица чайханщика, принялся чистить ногти кончиком ножа.
– Значит, говоришь, это завтрак?
– Я… это…
– Я не понял, что ты там бормочешь. Тебе дали целый таньга, а ты что?
– Таньга за беспокойство. Я вам дал кров и постель, о неблагодарный! И это ночью, когда никто вас и на порог бы не пустил. А я добрый! – быстро пришел в себя чайханщик, стряхнув оцепенение.
– Добрый, говоришь? – прищурил один глаз Максим. – А я вот очень злой, особенно когда хочу есть, а мне подсовывают всякие помои!