Ала ад-Дин и повелитель джиннов
Шрифт:
– И позови ко мне этого пускателя ветров!
– Кого, о сиятельный султан? – вытаращился на султана визирь, натянув на лицо маску непонимания.
– О Всевышний! Мансура аль-Васика, кого же еще!..
Мансур аль-Васик был худ, кривоног, в бедрах шире нежели в плечах, плешив и вдобавок косил на один глаз. Любому было ясно, что подобная образина никак не вписывалась в образ мужа луноликой принцессы, но у него имелось и одно неоспоримое достоинство, даже два: первое – Мансур был сказочно богат, что перевешивало множество возражений против его кандидатуры жениха; второе – преклонный возраст. Ну сколько он еще протянет? Год, два, а может, пять? И после Будур останется единственной наследницей всех его несметных богатств, и уж тогда можно будет подобрать ей более достойную партию. Так размышлял султан, восседая на троне, в ожидании аль-Васика. Но все могло пойти прахом из-за этой строптивой девчонки, не понимающей собственной выгоды.
– Вы звали меня, о солнцеподобный?
Султан отвлекся от тяжких дум и обратил свой взор на стоящего у его трона Мансура. И невольно вздрогнул, ибо без содрогания смотреть на это кошмарное создание было просто невозможно. А ну как во сне такое привидится!
Султан суеверно скрестил за спиной пальцы правой руки и попытался придать лицу доброжелательное выражение, но выходило из рук вон плохо.
– Да-да, дорогой Мансур! Мы очень рады тебя видеть. Очень! – на всякий случай добавил султан – вдруг гость не поверит в искренность его слов.
– Хорошие вести насчет свадьбы?
– Видите ли, почтенный Мансур, – замялся султан, поерзав на троне. – Вышла одна проблема. Совсем небольшая, но, нам кажется, мы устраним ее в ближайшее время.
– Ваша дочь, насколько я понимаю, не желает этой свадьбы, – нахмурился проницательный аль-Васик.
– Увы! – развел руками султан. – Она своенравна и спесива.
– Но вы обещали, о великий султан! – кустистые брови на безобразном лице выгнулись дугами.
– Обещали, – сник тот, нервно побарабанив пальцами по мягкому пуфику. – Но она ни в какую не желает выходить замуж!
– Что стоят желания спесивых девиц по сравнению с волей величайшего из султанов, – льстиво заметил Мансур, склонив голову и кося глазами исподлобья.
– Все так, но мы обещали ее матери перед самой ее кончиной…
– Э-э, – только и отмахнулся аль-Васик. – Все это пустое, мой повелитель! Женщины не вольны решать подобные вопросы. Ведь мы, мужчины…
– Что ты болтаешь, о несчастный! Это не женщина! – выкрикнул султан, подаваясь вперед.
– Я не совсем понял, о сиятельный султан, – осторожно уточнил аль-Васик. – Мне показалось, вы говорили о матери принцессы. А разве она не женщина?
– Нет!
– Да простит мою глупость великий султан, – глаза у Мансура от удивления стали косить еще больше, – но кто же она в таком случае? Неужели?..
– Что ты несешь, о презренный! – вышел из себя султан. – Это не женщина – это наша любимая жена!
– А… О!.. Прошу прощения, – низко поклонился Мансур. – Тогда конечно. Но что же мне делать в таком случае?
– Ждать! – отрезал султан.
– Смею ли я уточнить, сколько именно?
– Столько, сколько понадобится. Мы приложим все усилия, дабы устранить все препятствия к вашему браку.
– Да простит меня великий султан, но я стар, и пусть я рассчитываю, если на то будет воля Аллаха, прожить еще лет двадцать…
– Ско-олько? – задохнулся султан, привставая с трона. Лицо его исказила гримаса негодования. – Ты сказал двадцать лет?
– Д-да, – быстро закивал Мансур, не понимая, чем он мог так раздосадовать своего будущего тестя.
– Ты же уверял нас, будто неизлечимо болен? – султан выпрямился и, заложив руки за спину, спустился на одну ступеньку.
– О, пустяки! – махнул рукой Мансур. – Болезнь моя оказалась всего лишь временным недомоганием.
– Временным недомоганием? – султан спустился еще на одну ступеньку. Мансур отступил и сгорбился, выдавив на лицо льстивую улыбку.
– Мне так показалось, о мой повелитель. Но, слава Аллаху, все уже прошло.
– Ах ты, прохвост! Да как ты посмел, о негодный, солгать нам?! Нам, султану!
– Я не понимаю… – аль-Васик сцепил пальцы рук и принялся разминать их. – Нет! Я, кажется, понял!
– Что ты понял, о презренный лгун? – султан ступил на пол и начал надвигаться на перепуганного Мансура, хотя тот и старался выглядеть неустрашимым пред гневом великого султана.
– Я все понял! – дрожащий палец Мансура уперся в сторону повелителя правоверных. – Вы хотели выдать за меня свою дочь, а потом присвоить все мои богатства, когда я предстану перед Аллахом!
– Что ты несешь, дурак?! – лицо султана налилось кровью от негодования, охватившего его. – Да как у тебя только твой поганый язык повернулся сказать такое нам! – султан ткнул себя кулаками в грудь.
– Но это правда! – аль-Васик рванулся вперед, выпячивая грудь, но стража вцепилась в него и оттащила за халат на середину залы. – Верните мои дары! Я отказываюсь от этой свадьбы!
– Ах ты, прохвост! – затопал ногами султан. – Сначала ты оскорбляешь нас, возводишь хулу на нашу несравненную дочь и обожаемую жену – да смилостивится над ней Аллах! – а потом еще требуешь, чтобы я вернул тебе твои вшивые два сундука с золотом и драгоценными камнями, которыми ты по собственной воле одарил нас?
– Но ведь свадьбы не будет! – никак не сдавался Мансур, вырываясь из цепких рук стражников. – И я требую вернуть залог…
– Что?!! Залог? – султан начал хватать ртом воздух, схватившись за сердце.
– Ой-ёй, – разом скукожился аль-Васик, сообразив, что ляпнул некое непотребство. Шутка ли, сказать такое султану, да еще прямо в лицо.
– Так ты, страшная твоя морда, хочешь сказать, будто купил нашу дочь и наше благословение этой нищенской подачкой? Да мы тебя за такое!..
– О великий султан! – аль-Васик бухнулся на колени, воздевая руки. – Мне ничего не надо! Оставьте залог себе!
– Ты опять?!
– Нет-нет, я оговорился, о солнцеподобный. Это подарок, да, подарок! Я дарю вам эти два сундука.