Алакет из рода Быка
Шрифт:
А в большарском стойбище никто не ждет гостей. Люди заняты обычными дневными заботами.
В центре кочевья на широкой площадке, образованной поставленными по кругу юртами, сидят несколько женщин. Их желтые и коричневые халаты с широкими рукавами и большими отложными воротниками красного и синего цвета и завязанные сзади разноцветные платки играют и переливаются, словно цветы на зелени примятых степных трав. Видимо, большарцы прикочевали сюда недавно; люди и скот еще не вытоптали траву возле жилищ.
Женщины держат в руках длинные палки, выструганные на концах наподобие узких лопаток.
Перед ними, словно хлопья пены на горном речном пороге, лежит вымоченная шерсть.
Смуглолицый старик с длинной и узкой бородой в черном халате из толстой ткани поет, покачиваясь в такт пению:
Шерсть черного барана черная, как шкурка соболя, легкого на бегу. Пусть юрта из нашей кошмы будет легкой! Шерсть серого барана прочная, как шкура серого волка. Пусть юрта из нашей кошмы будет прочной! Шерсть белого барана нежная и красивая, как зимний мех горностая! Пусть юрта из нашей кошмы будет красивой и уютной!Женщины в такт пению, повинуясь жестам старика, поднимают палки и враз бьют ими шерсть, которая оседает ниже и ниже, ложась ровным слоем.
Невдалеке двое черномазых ребятишек, взобравшись на спину высокой серой лошади, едут на ней по кругу. От седла тянутся два ремня, держащие ось, на которой катится следом за лошадью просверленный круглый обрубок дерева. Сверху обрубок укутан влажной взбитой шерстью, из которой валяют кошмы.
Внезапно одна из взбивающих шерсть — тоненькая девушка с карими глазами, маленьким острым носиком и едва заметными веснушками на переносице — вскочила на ноги, отчего заиграли и зазвенели медные подвески в каштановых косичках.
— Дедушка! Чужие всадники на горе!
Разбрасывая в сторону траву, выбитую из земли копытами, неслись прямо на селение в облаке пыли неизвестные воины. Женщины заговорили все разом. Из нескольких юрт выскочили мужчины с копьями и луками в руках.
Старик в черном халате, прикрыв от солнца ладонью глаза, вглядывался в приближающийся отряд. Ветер поднимал длинную бороду, кончик которой попадал деду то в один, то в другой глаз, и тот фыркал как рассерженный кот. Но вот он с достоинством выпрямился, пригладил бороду рукой и, обернувшись к женщинам, произнес с видом превосходства:
— О, неразумные! О, глупые, как овцы, и пугливые, как антилопы, женщины! Неужели не видите вы по узорам на халатах, что это братья наши — люди племени тюльбари, которые…
— Это кто же здесь хвастается? Кто женщин поносит? — словно из-под земли перед дедом выросла сгорбленная косматая старушка в красной длиннополой безрукавке поверх халата. — Уж не почтенный ли и отважный и многими подвигами украшенный муженек мой?
Держа в одной руке глиняный горшок, подбоченясь, старушка начала наступать на деда, и тот с опаской попятился.
— Кыш-кыш, старая! — забормотал он и вдруг поспешно исчез в юрте.
Мужчины, опустив оружие, тоже направились к своим шатрам…
Кенгир-Корсак, Бандыр, Гюйлухой и Алакет одновременно влетели в селение.
— Ну, еще… чуть-чуть… — судорожно шептали губы Бандыра на ухо буланому, но вдруг… Бандыр невольно сдержал коня.
Два карих глаза смотрели на него из-за ковра над входом в ближнюю юрту, тоненький носик с веснушками чем-то напоминал любопытного мышонка, выглядывающего из норки.
— Кто ты, девушка?
Румянец смущения залил лицо девушки, и веснушки словно утонули в нем. Но ответ не заставил себя ждать.
— Кто я? Дочь моего отца и моей матери, дочь превосходного народа большар!
И она весело рассмеялась.
— Но как зовут тебя? — продолжал допытываться Бандыр.
— Об этом узнает тот, в чью юрту я войду хозяйкой. — Лукавая улыбка пробежала по губам девушки, а карие глаза исчезли под опущенными ресницами.
— Адах! — раздался голос из юрты. — Иди сюда, Адах.
— Вот я и узнал твое имя! — Теперь смеялся Бандыр. — Видно, судил тебе солнечный Ульгень кыргызов войти хозяйкой в мой шатер!
Но ковер над входом уже опустился. Когда Бандыр выехал на противоположный край селения, весь отряд Кенгира уже собрался. Большарцы стеной окружили тюльбарийских всадников, наперебой приглашая их в свои юрты. «Гость — счастье для дома!» — гласит вековой степной закон.
…— А хорошо, что Гюйлухой обогнал нас хоть на конскую голову! — хохотал Кенгир-бег. — Ведь мы с тобой, Алакет, прискакали сюда в одно время, а ни тебе, ни мне не нужны полберкута! Теперь он будет принадлежать славному сыну народа Ухуань… А вот и Бандыр! Куда же ты девался, Бандыр? Ты так упорно шел рядом со мной, что я думал: беркут достанется тебе!
— Он получит взамен беркута кое-что другое, — усмехнулся Яглакар.
Солнечным днем к холму, усыпанному красными цветами, возвышающемуся на берегу небольшой степной речки, направлялись многочисленные группы всадников в праздничных одеждах из шелка и пестрых тканей. Лица их выражали торжественность и спокойствие; ни одной женщины не было видно среди них.
На холме стояло несколько воинов с копьями и рабы. На этот раз невольники были в чистых кожаных куртках и сапогах.
На торжестве ничто не должно было оскорбить взор небесного повелителя стад — всемогущего Изых-хана.
Рабы держали под уздцы великолепного, серого с голубоватым оттенком коня, еще не ходившего под седлом. От расположенных вдали полукругом белых юрт к холму приближался отряд воинов, впереди которых бок о бок ехали Кенгир-бег и невысокого роста, широкоплечий и тонкий в поясе брат повелителя большарцев. Шелковые кафтаны их и остроконечные шапки оторочены лисьим и собольим мехом. Время от времени они негромко перебрасывались словами.