Аларика
Шрифт:
— Его можно было вылечить, — сказала я. Голос дрожал.
— Зачем? — абсолютно спокойно поинтересовался он.
Я снова оглядела побоище. Четверо. Еще один — рядом со мной. Тот, кого я сожгла заживо уже не шевелился, но огонь еще горел — он будет гореть, пока тело не рассыплется пеплом. В нос ударил резкий запах паленого. Снова закружилась голова.
Тайрон оказался рядом в мгновение ока, обнял, не давая снова растянуться на земле. Я прижалась к нему, спрятала лицо на груди.
— Все кончилось — тихо сказал Тай, гладя меня по волосам. — Все в порядке. Ты молодец.
Перед
— Ага. — Ухмыльнулся он. — Раз вспомнила об одежде, значит и в самом деле все в порядке.
Тайрон поднял с земли мой мешок, бросил рядом:
— Одевайся.
— Отвернись, — внезапно охрипнув, попросила я.
Он хмыкнул, но просьбу исполнил. Я торопливо вытряхнула из мешка запасную рубаху, оделась. Встала — ноги держали. Головокружение тоже прошло.
— Пошли? — спросил он.
— Подожди.
Я подошла к последнему. Вынула из тела нож, вытерла об его одежду. Срезала кошелек.
На лице Тайрона промелькнуло отвращение:
— Мой народ называет это мародерством.
— А мой народ говорит — что с боя взято, то свято, — с вызовом отозвалась я. — Хоть будет на что порванную одежду сменить.
Он развернулся:
— Догонишь. Смотреть на это я не собираюсь.
Я забросила туго набитый кошель в мешок. К остальным не прикоснулась.
— Даже враги не заслуживают такого отношения, — сказал Тайрон, когда я нагнала его.
— Враги не заслуживают, — согласилась я. — Эти — не заслуживают называться врагами. Нелюди, считающие, что сила дает право на все.
— Нелюди, — усмехнулся спутник. — Они люди. Можешь сколько угодно называть их «нелюдью», но они — люди. Только от людей никогда не знаешь, чего ждать. То ли величайшей подлости, то ли столь же великого благородства. Самые опасные существа в этом мире. Самые непредсказуемые.
— Я тоже человек, — тихо напомнила я.
— Вижу. А я — нелюдь.
— Прости, — я смутилась.
— Не стоит, — усмехнулся он, и в голосе звенела ярость, — С нелюдью можно не считаться.
Я готова была провалиться сквозь землю. Повторила:
— Прости.
— Можешь не извиняться. В конце концов, мне бы надо униженно благодарить за то, что еще жив. За то, что твои сородичи, смилостивившись, не добили когда-то.
Я шагнула вперед, встала на пути, поймала его взгляд:
— Тайрон, я никогда бы не поставила тебя на одну доску с… этими. И не подумала, что мимолетно брошенное слово может оскорбить. Приношу свои извинения. Ты таков, каков есть, и я горжусь тем, что знаю тебя.
Он долго, пристально смотрел в глаза. Я не отвела взгляд. Увидела, как маска холодного бешенства сменяется лицом.
— Принято, — сказал он наконец. Взъерошил мне волосы. — Пойдем… человечек.
А потом наезженные места закончились. Перестали встречаться люди. Приграничье само по себе пользовалось дурной славой, но здесь места были и вовсе нехорошие. Поговаривали, во время войны магов здешняя провинция приняла сторону некромантов. Ну, и поплатилась: победители выжгли эти места дотла. Они были очень злы — после того, что некроманты наворотили в Догаре столицу пришлось перенести — никто не хотел жить на страшном месте. Словом, после того, как в «некромантском логове» погуляла армия, здесь тоже пару веков не было никого. Мало-помалу люди снова начали обживаться в этих местах — но они по-прежнему считались небезопасными. Даже деревня, на которую мы набрели, была огорожена крепким частоколом.
День клонился к вечеру, и Тайрон решил попроситься на ночлег. Согласился кузнец. Все знают, что у кузнецов свои отношения с богами. Тот, кому подвластно железо, не боится нечистых духов, которыми могут оказаться чужаки.
Он жил бобылем уже много лет — с тех пор, как умерла родами жена, оставив дочь. И эта девочка как-то смогла уберечь дом от того запустения, что появляется у жилья, оставшегося без женской руки. Добела выскобленные полы, пестрые покрывала в тон занавесочкам на окнах. И букетик ромашек на столе. Дочери было лет двенадцать. Длинная пушистая коса, толщиной с мою руку, карие глаза в обрамлении длинных ресниц, чистая нежная кожа, какая бывает лишь у детей. Она проворно собирала на стол, я любовалась ею… пока она не повернулась. Другую щеку покрывало уродливое сине-багровое пятно.
Трапеза не блистала роскошью, но было видно, что хозяин подал на стол все, что нашлось в доме.
Утром я сказала:
— Позволь отблагодарить за гостеприимство, почтенный хозяин. Если ты не против, я могла бы вернуть твоей дочери ту красоту, которой она должна обладать по праву.
Девочки не было в доме — она вышла покормить скотину.
Кузнец недоверчиво покачал головой:
— Я не раз говорил с травниками. Никто ничего не может сделать.
— Травники — народ мудрый, — степенно согласилась я, — Но есть вещи, недоступные им. Подвластные только магии.
На ладони затрепетал язычок пламени. Заклинание простенькое, но впечатляющее.
— Я могу излечить твою дочь.
Надо было все приготовить, пока девочка не вернется. Будь она младенцем, все было бы проще. Всего лишь напомнить телу, каким оно должно быть. Сейчас этого было мало — надо еще и заставить девочку поверить в то, что больше нет нужды прятаться от любопытных жалеющих глаз.
Дома я бы устроила целый ритуал. Сперва попросить принести какую-нибудь траву, которую обязательно нужно срывать именно в новолуние. Да не один раз — якобы немудрено ошибиться, разыскивая в темноте нужную травку. Специальный настой готовился бы еще по крайней мере неделю. И само заклинание творилось бы где-нибудь в глухом лесу под покровом ночи. Да так, чтобы человек вздрагивал от каждой тени. Чтобы поверил, что теперь все будет по-другому, не может не быть после таких-то испытаний.