Алатырь-камень
Шрифт:
Не помогло Конраду и создание своего собственного ордена, которому он дал во владение замок Добжин и земли возле него. Действовали рыцари-поляки неумело. Всякий раз, пытаясь осуществить вылазку в глубь земель врага, они терпели такой урон в людях, что всего через полгода оставшихся едва стало хватать для обороны собственного замка.
Теперь же галинды, придя к выводу, что на обезлюдевших мазовецких землях добычу найти сложно, решили поискать ее южнее. Об этом и шел неспешный разговор между старейшинами и жрецами ятвягов.
– Твои воины прибыли вовремя, – заметил князю один из них. – Нам как раз понадобится много храбрецов, чтобы отбиться.
– Я помогаю только своим подданным, – резонно возразил князь. – Если вы согласны быть под моей рукой, тогда и я согласен вам помочь.
– А мы сможем потом выйти из-под твоей руки, если захотим? – осведомился один из них.
– Нет, – честно ответил Константин. – Если уж согласились, то это навеки.
Старейшины о чем-то вполголоса посовещались между собой, после чего вынесли решение:
– Нам такое не подходит. Набег будет недолгим, но зато, даже если не получится отбиться, мы все равно останемся свободными людьми. А ты хочешь прийти сюда навсегда.
– Вас все равно кто-нибудь завоюет, только этот кто-то будет куда более жестоким, чем я, – возразил Константин.
– Он не сможет жить в наших краях, – уверенно парировал один из старейшин.
«Еще как сможет, – подумал Константин, вспомнив тевтонский орден. – Просто вы с такими не сталкивались».
Последнюю фразу он повторил вслух, добавив, что все когда-нибудь происходит в первый раз, но тогда уже поздно будет что-либо изменить.
Старейшины даже не посчитали нужным отвечать что-либо. Они просто встали, чтобы попрощаться. Говорить больше было не о чем.
И вот тут-то настала пора выбросить на стол последний и решающий козырь. Признаться, сам Константин его таковым не считал. Принимая в дар от Всеведа загадочный амулет или талисман, он поначалу даже подумал, что волхв дает ему какой-нибудь простой оберег, который может защитить его владельца от стрелы, копья, меча и всяких там дубин.
Этот серебряный амулет с непонятными рунами не отличался ни искусной обработкой поверхности, ни вкраплением каких-либо драгоценных камней, если не считать восьми небольших круглых кусочков янтаря. Больше всего он был похож на обычное изображение звезды с огромным множеством лучей. При более внимательном рассмотрении Константин насчитал их аж сто восемь штук. В остальном же самое простое серебро с непонятными знаками-рунами, нанесенными на его середину.
Цепочка тоже внушала мало почтения. Свитая из восьми серебряных нитей, она была толстой и смотрелась как какой-то ширпотреб, который даже надевать ему было не по чину – царь все-таки.
Однако после подробных разъяснений старика он уважительно поглядел на подарок, хотя некоторые сомнения в душе остались. Теперь пришло время и для него.
Открыв крышку ларца, который стоял у него под рукой, Константин быстро надел на себя дар волхва и негромко окликнул удалявшихся старейшин ятвягов.
Нет, даже не окликнул, а просто произнес им в спину то, что велел сказать Всевед:
– Вы ослепли, потому что смотрели на меня, но не увидели, кто стоит с вами рядом. Вы оглохли, потому что вы слушали меня, но не услышали, кто говорит с вами рядом. Мне жаль вас, глупых, потому что, сидя в своих лесах, вы утратили разум, ибо сидели подле меня и не поняли, кто находится с вами рядом.
Уходящие остановились, словно по команде, уже в середине первой произнесенной Константином фразы. После второй их лица уже были повернуты в сторону ярко горящего костра, в который, согласно обычаю, каждый из них только что, перед самым уходом, бросил по большому полену. Именно так надлежало уходить, если ты не держишь зла на того, с кем расстаешься.
И вот теперь в свете ярко полыхающего пламени они увидели не просто старейшину, князя или какого-то там царя, но человека, у которого на груди был знак. Тот самый, о котором рассказывали их деды. О волшебных свойствах самого знака и о силе и могуществе человека, на которого он надет, ходили многочисленные легенды.
По одному из преданий, его подарил самому первому человеку бог Перкунас. Владея им, этот человек мог выходить на битву с любым, пускай даже самым могущественнейшим врагом, и все равно верх в схватке неизменно оставался на его стороне. Но затем, рассердившись на него за то, что он стал использовать его не для защиты собственной земли, а для нападения на чужие, Перкунас сорвал свой подарок с груди этого человека и выбросил его в полноводный Неман.
С тех пор он лежит на дне и терпеливо ждет того, кто найдет его там. Но горе нашедшему, если он окажется недостойным, если его душа наполнена алчностью, а сердце – черной злобой. Тогда его находка мгновенно раскалится добела и испепелит недоброго смельчака в назидание всем прочим.
Были и еще легенды, в которых рассказывалось о чудодейственных свойствах этого дара великого Перкунаса. Очень много легенд, но не намного больше, чем описаний самого знака. Неизменной во всех рассказах оставалась только его форма в виде большой звезды, восемь кусочков янтаря, вкрапленных по окружности и руны в центре. Значение рун все тоже толковали совершенно по-разному, да и навряд ли кто сумел бы их прочесть, даже получив такую возможность.
Но тут старейшины сразу поняли, что перед ними тот самый подарок Перкунаса. Даже неровного света костра хватало, чтобы увидеть, как полыхают многочисленные лучи, испускаемые этой звездой, как разгорается загадочное свечение в каждом янтарном камешке и сурово чернеет таинственная вязь рун в центре.
Первыми рухнули на землю, низко уткнув головы в мягкий рыхлый снег, два жреца-вайделота. Рухнули и, дрожа всем телом, немедленно поползли обратно к Константину – каяться и просить прощения за собственную слепоту и глухоту. Через мгновение их примеру последовали старейшины.
Только один так и остался лежать неподвижно – старое сердце не выдержало такого потрясения и остановилось. После люди перешептывались, что знак Перкунаса оказался милосерден к своим детям, заблудшим и погрязшим в невежестве. Он убил лишь одного из них, хотя мог поступить так со всеми.
Дальнейшее продвижение Константина на север стало чуть ли не триумфальным шествием. Самая великая честь – вести под уздцы его коня доставалась наиболее уважаемому из старейшин, а во время проводов до следующего селения его вел наиболее сильный и отважный из воинов.