Алатырь-камень
Шрифт:
На сей раз оборонять Ростиславль не пришлось. Вячеслав учел, что в стане врагов многие прошли выучку у него и его воевод, сделал все, чтобы избежать правильного боя, и напал в самое неподходящее для противника время, когда силы бунтарей были рассеяны на двух волоках – северном, Ламском, и западном, ведущем с Угры на Оку.
Если бы ополченцами командовали ратные люди царя, то они все равно сумели бы организовать оборону. Вячеслав учил их на совесть, упорно вдалбливая простейшие азбучные истины, вроде той, что в походе расслабиться можно лишь тогда, когда ты с победой вернулся в родной город.
Особое же внимание – на переправах через реки и на волоках. Тут бдительность надо увеличивать до предела. Доказывал это воевода на практических примерах, самолично устраивая во время учений лихие наскоки конных дружин именно в этих местах.
Так все и получилось. Стремительные удары, нанесенные в самый разгар переправ, внесли такое расстройство в ряды противника, что уже через несколько часов стало ясно – конец. Оставалось только бегство, чтобы успеть добраться до своих стольных городов и затвориться в них.
А как до них добраться, если все пути в Смоленск уже перекрыл князь Василько, подошедший от своего Владимира-Волынского. Как вернуться в Новгород, если Волга напрочь перекрыта боевыми ладьями рязанцев? Правда, на Киев дорожка была посвободнее, хотя тоже засад хватало и на ней.
Вот тогда-то Слану и выпала честь самолично пленить князя Андрея Мстиславича, который, в довершение своего позора, был вынужден отдать меч недавнему татю.
Константин не казнил ни Андрея, ни его брата Всеволода, который вел новгородские полки. Ни к чему излишняя жестокость. Вот князя Бельзского он повесил бы с удовольствием, но тот утек обратно в Венгрию. Этих же, всех троих, включая смоленского князя Ростислава, просто изгнали за пределы Руси, а Слану в награду за поимку достался орден, который как раз и вручил ему царевич Святослав.
С сынами князя Михаила Городненского именно в это время произошла иная история. Они появились на Руси всего за год до княжеского бунта. Александру и Владимиру Михайловичам, в отличие от отца, надоело пребывать в мазовецких болотах, распоряжаясь дикими мазурами в трех селениях, которые Конрад милостиво выделил князю-изгою, и они подались на Русь.
Константин принял обоих, но не осыпал почестями, как те в душе надеялись, а предложил должности на выбор. Были они все захудалыми, но дареному коню в зубы не смотрят, а потому князья избрали для себя привычную воинскую стезю. Расчет был на то, что должность десятника в царской дружине, конечно, невелика, но зато он часто мельтешит пред государевыми очами, а значит, непременно должен подвернуться случай отличиться.
Вскоре он и впрямь подвернулся братьям. Как раз их сотня, которую Александру вверили для того, чтобы перекрыть один из возможных путей отступления Андрея Мстиславича, и оказалась на дороге у мятежного князя. Вот только в спешке ни Константин, ни воевода Вячеслав, распоряжавшийся всеми силами, не напомнили своему вояке про элементарные меры предосторожности – чай, князь, да и большенький уже, далеко не мальчик.
Словом, когда люди беглого мятежника выскочили на лесную поляну, то увидели, как комфортно отдыхают после бурного ночного веселья воины Александра, который даже не удосужился дать распоряжение выставить сторожевые посты. Киевлянам только это и было нужно. Из всей сотни погибли немногие – князь Андрей слишком уж торопился. Зато преследовать врага было уже не на чем – всех лошадей беглецы увели с собой.
Лишь благодаря заступничеству царевича Святослава новоиспеченный сотник не был сурово наказан. Сыграло роль и молчание Слана, который не рассказал Константину о том, как на обратном пути у него чуть было не дошло до драки с людьми князя Александра. Тот потребовал было отдать связанного Андрея Мстиславича ему, ибо не подобает смерду и бывшему татю брать князей в плен, но напоролся на решительный отказ.
После этого случая Александр своей надменностью и высокомерием в обращении с людьми еще не раз вызывал неудовольствие Константина. Видя, что карьера не удалась, князь сам вызвался поехать на окраинные северо-восточные земли, отобранные у Новгорода после провала мятежа, для сбора дани с диких племен.
Поборы с бывших подданных Новгорода предполагались мягкие и не обременительные – пушниной. Князь Александр был исполнителен, соблюдал сроки поставки и ее объемы, за что через пару лет был даже повышен в должности и назначен главным сборщиком.
И вновь длительное время все было вроде хорошо. Теперь же оказалось, что далеко не все.
Не следует думать, что вся старая знать, включая бояр и их детей, как один, была настроена против новых порядков. Многие из них успешно вписались в новую систему взаимоотношений, упорно насаждаемую Константином. Они честно служили там, где их ставили, и приносили немало пользы, а некоторые из них сделали изрядную карьеру, войдя в так называемый малый круг, который обсуждал самые важные вопросы.
Тот же младший брат Александра Владимир ныне храбро сражался на восточных рубежах Руси в дружине князя Святозара – побочного сына Константина от Купавы, и за храбрость был удостоен аж двух наград. Там же добились немалой славы и братья Молибожичи, выходцы из древнего рода именитых галицких бояр.
Константин не собирался никого третировать по принципу: «Сын врага – мой враг», не обращая внимания на происхождение и учитывая только собственные дела любого человека.
Даже дети даже его самых ближайших сподвижников были обязаны начинать с самых низов. В расчет не принимались никакие заслуги отца. К примеру, оба сына того же Афоньки-лучника начинали со службы простыми воинами в Галицком полку. И это несмотря на боярскую шапку отца и на то, что старшего из них крестил сам воевода Вячеслав, назвавший мальца своим именем, а младшего, Владимира, – и вовсе сам Константин, бывший тогда еще князем.
Зато теперь не только сыновья могли гордиться своим отцом, но и сам изрядно постаревший, но еще крепкий глава школы стрелков из лука радовался успехам сынов, которые попали в княжескую дружину и дослужились до сотников, выше которых были лишь пять ветеранов-тысяцких, верховный воевода Вячеслав и сам Константин.
Афонька довольно крякал, тщетно пытаясь скрыть улыбку в поседевшей бороде, когда слышал, что тот же Володимер, сын Афонин, сызнова отличился, за что пожалован государем на ежегодном состязании стрелков второй золотой стрелой. Хотя если бы на испытании смог присутствовать его брат Вячеслав, который вновь отбыл на восточный рубеж, то неизвестно еще, кому она досталась бы, поскольку у старшего таких стрел уже три.
Правда, одна-единственная поблажка, в качестве привилегии за заслуги отцов, и у них, и у детей Евпатия Коловрата, да и у прочих имелась. Это право на первую ошибку, за которую наказание следовало по минимуму, положенному, исходя из Правды Константина, как уже стали называть между собой новый свод законов на Руси.
И еще одно. Ни тех, кто входил в Малый круг, ни их прямых потомков до третьего колена включительно не имел права судить никто, кроме самого государя. Это тоже была льгота, дарованная за долголетнюю верную службу или особые заслуги.