Алая аура протопарторга
Шрифт:
Николай круто повернулся и единым духом взбежал на третий этаж.
– Работаем без Кученога… – сказал он Аристарху и, не вдаваясь в подробности, дернул за шнурок звонка.
Хорошо еще, что дверь квартиры номер десять распахивалась вовнутрь, а не наружу: иначе бы Ника с ее манерой открывать каждый раз причиняла гостям серьезные увечья…
– Явились?.. – выпалила она с порога, сверкая глазами то на Песика, то на Аристарха. – Ну и что все это значит?.. Почему я должна, как дура, брать музей на пару с каким-то домовым? Мы как договаривались?
– Тихо ты, тихо… – сдавленно проговорил Выверзнев и опасливо оглядел лестничную клетку. Столь интригующее начало произвело на Нику определенное впечатление. Быстро пропустив гостей в прихожую, она в свою очередь пристально осмотрела площадку и прикрыла дверь почти бесшумно.
Пройдя в большую комнату, Николай упал в кресло и долго не мог произнести ни слова. Чудотворная стояла в углу рядом с прислоненным к стеночке помповым ружьем. В противоположном углу с очумелым видом переминался взъерошенный домовичок дымчатой масти, явно готовый в случае чего дать тягу.
– Ты хоть сама понимаешь, что натворила?.. – безнадежно спросил Выверзнев.
– А что я натворила?! – немедленно взвилась Ника. – Ни Панкрата, ни Африкана – вообще никого! Стою на крыльце, как дура, одна, в камуфле, с ружьем!.. Жду! Никто не подходит!..
– Да нельзя… нельзя тебе было брать эту икону!
– Почему нельзя?.. А это что в углу стоит?..
– Нет, я не могу… – простонал Николай. – Аристарх, ну хоть ты ей растолкуй!..
– А как это я растолкую? – испуганно сказал Аристарх. – Ты же сам говорил, что данные секретны…
Отменно сказано! Можно было побиться об заклад, что после таких слов Ника выпотрошит обоих, но до истины докопается… Так оно и случилось. Уже через несколько минут совершенно измочаленный Николай Выверзнев сидел в кресле, уронив лицо в ладони, и старческим бессильным голосом излагал все как на духу:
– Наша сотрудница…
– Ах, ваша сотрудница?..
– Да… наша сотрудница… должна была взять чудотворную икону и выйти к блокпосту… А у баклужинских пограничников задание: попытаться ее задержать… но при виде иконы все они падают ниц… по команде…
– Прелестно!.. Значит, как выкрадывать икону – так я, а как падать ниц – так перед ней?..
– На лыцкой стороне все тоже падают ниц…
– Ах, и на лыцкой тоже?..
– Да… К мосту сбегаются толпы комсобогомольцев… Ну, в смысле, наши люди в комсобогомоле, а там уже все прочие… Сопровождаемая толпой, сотрудница идет с иконой в Лыцк…
– А почему не я?!
Ахнула тишина. Выверзнев и Аристарх, глядя на разъяренную Нику, слегка отшатнулись. Анчутка наполовину ушел в стену.
– Да потому что я тебе запрещаю! – опомнившись, рявкнул Выверзнев.
Собственно, с этого момента операцию можно было считать начавшейся…
Приблизительно в то же самое время или даже чуть пораньше того в служебное помещение чумахлинского блокпоста ворвался разъяренный кряжистый отрок в бронежилете поверх пятнистого комбинезона.
– Пристрелю падлу!.. – кровожадно пообещал он.
– Какую?.. – с интересом спросили у него, прекращая чистить оружие.
– Какую-какую!.. Хренопятую! Лезет и лезет за шлагбаум! Вышвырну – опять лезет!..
– А чего это он?
– Чего-чего… Африкан его перед смертью проклял, а наши расколдовать не могут!.. Теперь вот к мавзолею рвется – в Лыцк…
– А как проклял-то?..
Отрок хотел снова заругаться, но вместо этого взгоготнул, повеселел и ясными простыми словами сообщил товарищам по оружию, как именно покойный протопарторг проклял стащившего ботинки воришку и что у того выросло на пятке…
– Да гонишь!.. – усомнился кто-то.
– Не веришь – поди посмотри…
Несчастный сидел понурясь на обочине метрах в двадцати от шлагбаума. Правая нога была замотана тряпицей.
– Здорово, контрабандист… – приветствовал его один из подошедших. – Давай показывай, чего ты там без пошлины в Лыцк провезти хотел… Декларацию заполнять будем…
Калека затравленно посмотрел на балагура и не ответил.
– Показывай давай, а то обыщем… – Погранец слегка повысил голос.
– На, обыскивай! – остервенело бросил калека и ткнул в воздух спеленутой пяткой.
Пограничники с несколько оскорбленным видом отодвинулись и заложили руки за спину.
– Гля, обиделся!.. – с удивлением сообщил один другому.
– Жрать охота… – злобно сказал калека. – С утра не жрамши…
Сторговались за буханку хлеба и банку тушенки. Обиженный Африканом бедолага размотал тряпицу и выставил половозрелую пятку на всеобщее позорище. Потом, не обращая внимания на жизнерадостный гогот погранцов, накинулся на жратву. Утолив первый голод, вскинул голову и заметил, что народу вокруг поприбавилось.
– Так! – решительно сказал он, вновь пеленая ступню. – А вы куда, на халяву? Ишь, деловые…
– Сколько за погляд? – ухмыляясь, осведомился огромный шофер следующего за бугор фургона.
– Червонец, – отрубил калека, кладя перед собой кепку. Еще раз осмотрел толпу и, заметив миловидное девичье лицо с наивно распахнутыми глазами, добавил сурово: – С баб – четвертак!..
Машин у моста скопилось в тот день много. В кепку летели алые червонцы с профилем Нехорошева и радужные четвертаки, где старый колдун Ефрем был изображен вполоборота. Затем уникумом заинтересовались интуристы – и в кепке зазеленело.
Озадаченно помаргивая, страдалец пересчитал выручку, как вдруг сообразил, что за такую сумму он запросто может нанять любого контрабандиста и без проблем переправиться на тот берег. Огляделся. Облака над лыцкой стороной уже розовели и золотились, отражаясь в перламутровой наклонной поверхности Чумахлинки. Вдали в недвусмысленной близости от нейтральных вод болталась моторка известного браконьера Якоря. Сам Якорь беседовал с кем-то, уцепившимся за борт, – должно быть, с водяным… Потом дернул тросик стартера – и лодка двинулась к баклужинскому берегу. За клиентом поплыл…