Алая нить
Шрифт:
Он подошел к двери, застегнул пальто перед выходом на холод, когда зазвонил телефон. Он остановился. На миг нахлынула надежда. Она сжалилась, она звонит ему. Он вернулся и взял трубку.
– Послушай, пап, эти твои дела, они не могут подождать? На бедную маму смотреть жалко. Нам без тебя будет плохо, просто ужасно... Что это за дела у тебя?
– Семейные, – сказал Стивен. Почему он не вышел на минуту или две раньше, зачем подошел к телефону! Каждое слово Чарли было для него как острый нож в сердце. – У моего отца неприятности. Я ему нужен, Чарли.
– Я и не знал, что у
Помолчав, Стивен ответил:
– Да, сынок, я слушаю. А мама дома? Я хочу поговорить с ней...
– Она повезла деду в город. А почему ты нам не позвонил?
– Чарли, я пробовал, но не дозвонился... – Он даже не попытался придумать сносное объяснение. Прикрыв трубку рукой, Стивен с горечью выругался.
На столе стояли часы. Если он не выйдет сию минуту, то опоздает на самолет. Впрочем, возможно, и успеет, если будет мчаться как сумасшедший и на всех светофорах будет зеленый свет. Он еще успеет на самолет из Ниццы, сделает пересадку в Париже и отправится в Нью-Йорк. Сын пока оставался на проводе; Стивен мог сказать ему, чтобы он не беспокоился, не думал о Джордане и его родителях и не воображал, что такое может случиться и с ними.
Он услышал, как Чарли говорит:
– Пожалуйста, приезжай на Рождество. Помирись с мамой.
Стивен еще раз посмотрел на часы. Потом он сказал:
– Что ж, думаю, дела могут подождать. Не говори маме, что звонил мне. Я приеду, не беспокойся. Мне очень жаль Джордана.
– Я и не думал ничего такого, – возразил сын.
– Конечно, не думал, – мягко сказал Стивен. – Ты об этом помалкивай, пусть это будет наш сюрприз, идет?
– Идет, пап, потрясно! Пока!
В голосе Чарли прозвучало явное облегчение. Стивен повесил трубку. Пуговица за пуговицей он расстегнул пальто и сел за стол. Он взял часы и стал смотреть, как медленно движутся стрелки, пока не исчезла последняя возможность. Потом позвонил в аэропорт, чтобы поменять билет и взять бронь на ближайший прямой рейс в Лондон. Он еще говорил, когда дверь открылась и в комнату заглянула Жанин.
– Месье... а я думала, вы уехали.
– Я еще пробуду тут часа два, – сказал он. – Берите мать и поезжайте. Я сам запру все двери. – Он отвернулся, выпроваживая ее. Она неохотно ушла.
Он сидел и ждал. Позвонили из аэропорта, чтобы удостовериться, что у него изменились планы. Ему зарезервировали билет на семичасовой рейс.
«Я и не знал, что у тебя есть отец. Ты никогда не говорил о нем». Стивен закрыл лицо руками. Жизнь, построенная на лжи: он обманывает собственную плоть и кровь. Жизнь, где клятва в семейной верности противоречит куда более сильной любви к сыну и жене.
Чувство вины и гордость заставили его поставить на карту все то, чем он дорожил по-настоящему. Он пошел против Анжелы, потому что такое отношение к жизни он впитал с молоком матери, с воздухом, которым дышал с рождения. Когда зовут, мужчины идут, оставляя жен и детей плакать.
Но не сейчас. Против сына он беззащитен. Он вспомнил ее яростные упреки в те несчастливые дни, когда они спорили и спорили. Они ранили и очень злили его.
«Ты считаешь, что должен рисковать жизнью ради отца и брата? Они выбрали для себя жизнь среди насилия и смерти! Разве ты большим обязан им, чем этому мальчику, который тебя боготворит? Если так, то ты недостоин быть его отцом...»
Отчаянные ссоры, слезы, мольбы с обеих сторон. Гордость и старые традиции встали между ними непроходимой стеной.
Он поехал бы в Нью-Йорк, если бы не услышал ужаса в голосе Чарли. «Родители Джордана разводятся... он ужасно расстроен...» Мальчик нутром почуял опасность.
Такой инстинкт – Божий дар, внезапно подумал он... И этот дар всегда будет сыну защитой. Но тут же сообразил, что эта мысль – из прошлого. Из его прошлого, когда он учился остерегаться незнакомых людей, садился спиной к стене в общественных местах, а в автомобиле, останавливающемся рядом на красный свет, видел возможную смертельную угрозу. Именно в такой ситуации в него однажды стреляли, и пуля расплющилась о пуленепробиваемое стекло. Автомобиль с визгом сорвался с места. Нет, это не для его сына. Не для Чарльза Стивена Фалькони жизнь, какую вел в молодости его отец. Сыну не понадобится это шестое чувство опасности.
Он произнес вслух:
– Господи Иисусе, что же будет, если Пьеро так и не послушает меня, а я не приеду?
И тут зазвонил телефон, как будто его божба была молитвой, и Бог ответил на нее.
– Стефано? – Это был не брат, а дальний родственник Тино Сполетто. – Пьеро не будет в городе до конца недели, – объяснил он. – Лючия не успела тебе сказать. Она прибежала ко мне, очень обеспокоенная. Можно с тобой поговорить? – Голос Тино звучал еле слышно, на линии стоял треск.
– Можно, – ответил Стивен. – Она объяснила тебе, почему я хочу приехать?
Телефон внезапно дал двойное эхо: до него донеслись слова «хочу приехать». Затем линия очистилась.
– Она сказала. Твоя мать очень волновалась. Я тоже, но теперь больше нет причин волноваться.
– Почему? Ты хочешь сказать, что Пьеро наконец послушался меня? Позавчера вечером я говорил с ним, и он сказал, что все это чушь. Этими самыми словами. Я понял, что должен повидаться с ним; иначе мне не удастся открыть ему глаза.
– Теперь они открыты, – был ответ.
– Что случилось? – с усилием спросил Стивен. – В чем дело, Тино?
– Ничего, ничего. Пьеро уехал в Вегас, у него там дело. Мы с твоим отцом вчера вечером были на совете. Там собралось много важных людей. Из «семей». Ты был прав – Альдо замышлял нас устранить. На свадьбе – все как ты говорил. Но на совете это отменили. Ты понимаешь, я не могу говорить много. Но «семьи» решили убрать Альдо. Твой отец дал согласие. Так что теперь беспокоиться не о чем. Мы все – я, моя жена Нина и дети – шлем тебе лучшие пожелания. Счастливого тебе Рождества. И следи за газетами. Где-то в районе двенадцатого января. Это будет еще та свадьбочка.