Шрифт:
Пролог, в котором все неправильное
Этот сон ей снился не впервые.
Он преследовал ее именно в те ночи, когда она оказывалась особенно уязвимой.
За три дня до того, как на небе еле заметно высвечивалась тонкая дуга молодой луны, приходила немилосердная бессонница. Она занимала голову страшными мыслями и образами: все тайные и жуткие желания пробуждались, набирали силу и крепли, медленно сводя с ума до самого рассвета. Но когда небо светлело и усталость становилась невыносимой, бессонница уступала место другому истязателю — кошмару.
В
Темнота — не враг, даже если непроглядная. Зрение могло и подвести — что во сне, что наяву. Зато слух и чутье были отменными.
Она сжимала ладони в кулаки, вдавливая острые ногти в кожу — каждый раз зачем-то пыталась привести себя в чувство.
Себя она почти не слышала, но шершавые сухие губы двигались и продолжали шептать знакомые слова, без усилий всплывающие в голове — наверное, их теперь уже невозможно забыть.
— Be. Was, were. Been. (быть)
Ее бабушка тоже была учительницей. Правда не английского, а математики.
— Если нервничаешь, повторяй таблицу умножения, — советовала она в детстве.
Это иногда помогало, но растревоженный беспокойством разум часто сбивался и путался в цифрах. Математика в школе давалась с натужной легкостью — мозг был больше заточен под буквы, поэтому таблица неправильных английских глаголов, которую дали в пятом классе, стала настоящим спасением.
Выучить их оказалось легко: настойчивости и трудолюбия ей всегда было не занимать. Она с выражением повторяла их вслух, словно стихи, расхаживая дома перед мамой, затем уверенно отвечала в школе у доски, а потом нередко вспоминала их вместо таблицы умножения и проговаривала шепотом, если сильно волновалась.
Когда пальцы впивались в чужое лицо, закрывая рот, чтобы оттуда не вырвалось ни звука, она все еще надеялась, что сумеет успокоиться.
— Bite. Bit. Bitten. (кусать)
Зубы промахивались и щелкали в пустоте, потому что тело в ужасе металось в смертельных объятиях и стремилось вырваться.
— Catch. Caught. Caught. (ловить)
Она скрежетала зубами, как будто это могло помочь затупить острые клыки, но этим лишь царапала себя и сглатывала собственную кровь. Она была на вкус омерзительной и лишь сильнее раззадоривала.
— Cut. Cut. Cut. (резать)
Голод был нестерпимым.
В конце концов, она видела этот сон так много раз и прекрасно знала, что произойдет, сколько бы ни шептала себе под нос дурацкие неправильные глаголы.
— Drink. Drank. Drunk. (пить)
Она вдавила голову жертвы в сырую землю и, дернув руку вверх, в клочья разодрала шерстяную ткань, сковывающую белеющие в темноте запястья.
— Hurt. Hurt. Hurt. (причинять боль)
От первого слишком жадного глотка она чуть не захлебнулась. Теплая кровь хлынула в иссушенное жаждой горло — и разум тут же слегка прояснился. Вот что ее успокаивало — куда уж там теперь неправильным глаголам!
Она почувствовала, что жертва в руках дернулась, перестала скулить и обмякла.
Хорошо.
Детали этого сна она помнила четко и ясно.
Темный переулок. Кирпичное здание с зияющими проемами выбитых окон. Бесполезные неправильные глаголы. Жертва — молодая девушка. Кровь — черная в темноте, невкусная — на языке, но долгожданная — внутри.
Одежда на ней была та же, что и в тот злополучный день, изменивший ее жизнь до неузнаваемости: нарядная белая блузка с маминой брошкой — янтарным жуком — и длинная светлая юбка, а также тонкие телесные колготки и черные туфли на низком каблуке.
После содеянного она всегда смотрела не на неподвижное тело перед собой, а на себя. На темные разводы на задравшейся до бедер юбке. На пятна на колготках. Они пачкались на коленях в земле и рвались: вверх по тонкому капрону ползли стрелки.
Она смотрела на себя и каждый раз отказывалась верить в то, что смогла так сильно замарать кровью и грязью и свой наряд, и свою душу, поддавшись голоду.
Чудовище.
Она опустила глаза и увидела под полами светлого расстегнутого пальто подол голубого платья. Она вытаскивала его из шкафа редко. Потому что красивое и только для праздников. В последний раз она надевала его на свой выпускной, а в декабре собиралась пойти в нем на свадьбу подружки.
Подол был чистым и в темноте светлел так же, как и кожа обескровленной девушки. А крови-то на нем и ни следа. Три темных пятнышка по краю почти не считались.
Как ей удалось сделать все аккуратно?..
Коленям вдруг стало очень холодно. Колготки были целы, но промокли. Вместо туфель — высокие сапоги. Земля под ногами покрылась тонкой изморосью.
Снег?
Как же так?..
Она отпрянула от тела и быстро поднялась, оглядываясь по сторонам.
Губы против воли начали шептать английские слова прежде, чем ее охватил ужас.
— Do. Did. Done. (делать) Feel. Felt. Felt. (чувствовать) Go. Went. Gone. (идти) Learn. Learnt. Learnt. (учить, узнавать) See. Saw. Seen. (видеть)
Темный переулок. Каменное здание. Целые окна. Голубое платье. Снег.
— Think. Thought. Thought. (думать) Understand. Understood. Understood. (понимать)
Сон теперь другой?
Это же… точно сон?..
Или?..
Глава первая, в которой звенит первый звонок
Желтый Москвич начало сильно потряхивать на ухабах дороги, когда водитель, седой улыбчивый дядя Саша, объявил, что через пять минут покажется школа.
На заднем сиденье оттесненная к окну двумя крупными гогочущими парнями сидела вчерашняя студентка Соня Багрякова. Теперь уже Софья Николаевна — учительница английского языка в кстовской школе номер четыре.
Она всю дорогу сидела тихо, сложив ладони на лежавшем на коленях портфеле — новеньком, блестящем, с серебристыми заклепками, которые бросали дрожащих в дороге зайчиков на желто-серую обшивку потолка. Его привез дед из столицы в начале августа. Сказал, что негоже с мамкиным потрепанным ходить, надо бы свой. Портфель был дорогим не только по деньгам, но теперь уже и сердцу, как подарок, поэтому Соня крепко прижимала его к себе и задумчиво поглаживала пальцами прохладную металлическую застежку. Слева от нее шумели незнакомые ребята, которых дядя Саша тоже подвозил сегодня до работы — на завод.