Алая заря
Шрифт:
Соня же после окончания школы, недолго думая, поступила в Горьковский педагогический институт иностранных языков. Английский увлек ее в школе почти сразу, во многом благодаря учительнице. Строгая и очень терпеливая Ольга Анатольевна, которая на первый же урок принесла пестрые вырезки из самых настоящих английских журналов, чем мгновенно взбудоражила класс, в свое дело вкладывалась всем сердцем и душой и искренне, но настойчиво передавала свои знания ученикам. Она стала любимой учительницей и лучшей наставницей для многих ребят. В том числе и для Сони. Она тоже решила гореть так же ярко и красиво и с честью вручать каждому, кто откликнется, ключик в новый мир, интригующий и очень загадочный.
В голове эта цель гордо возвышалась среди остальных, и Соня никогда
В старших классах Соня, как образцовая ученица, искренне интересующаяся предметом, листала учебники, слушала пластинки, которые иногда давала Ольга Анатольевна — свои личные! — и сосредоточенно повторяла выражения за диктором. И иногда, почувствовав, как накатывает усталость, она переводила взгляд в стену и цепенела. Чем живут Джон и Джейн в своей Великобритании?..
Соня Багрякова стала октябренком в шесть лет, раньше всех в своем классе: семь лет ей исполнилось ровно через неделю после того, как на груди появилась красная звездочка. Соня училась на одни пятерки, лучше всех ухаживала за цветами в кабинете, помогала Степке с математикой и рисовала красивые стенгазеты. В девять она нацепила пионерский значок и с гордостью взяла под крыло группу из октябрят, с которыми регулярно собирала мусор в парке возле школы и играла в казаков-разбойников. Уже тогда, наверное, стало ясно, что ее призвание — обучать других, потому что чаще всего она вызывалась помогать отстающим ребятам. По активности она не могла обогнать только отличницу Олю, которая тянула руку раньше, чем учитель договаривал вопрос, совала нос во все звенья октябрят, из ниоткуда брала килограммы макулатуры и удостаивалась похвалы от самого директора — тут вообще мало кто мог посоперничать.
Соня не помнила себя бездельницей. Степка часто ныл, что школа — мучительница, и качался на скрипучем стуле, пока Соня рисовала плакаты для уроков английского — лучшие обещали повесить в классе (и вешали!). В четырнадцать она вступила в комсомол и почти все время, свободное от активной учебы, посвящала местной газете, театру, кружкам для пионеров и лагерям.
Но что же в это время делали Джон и Джейн?..
Соня листала учебники, пропуская географические справки про разные страны, биографии английских и американских писателей, научные статьи, очередные тексты про космические достижения, про строительство Байкало-Амурской магистрали и про Ленина, вчитывалась в рассказы о том, как Стив и Ник обсуждают водную прогулку по Волге — почему не по Темзе? В учебниках в общем-то было много чего, только про Советский союз, а про Англию почти ничего. Там туманно и холодно, там есть настоящая королева, у них замечательная литература и их язык красивый и мелодичный. И… все? А люди? Ее ровесники? Что ж, похоже, авторы советских учебников английского не очень-то знали, как люди живут в стране, где на этом языке говорили.
Пожалуй, Соня думала об Англии больше, чем следовало.
Она прекрасно знала, как сказать по-английски, что она добросовестная комсомолка, что ей нравится быть гражданкой своей страны и как она стремится стать важной частью какого-нибудь дружного коллектива, который сделает всеобщее будущее светлым и процветающим. Но она не знала, что делает для своего английского общества Джон. Не знала, чем занимается Джейн после школы. Проводят ли они внешкольное время так же интересно и с пользой? Заботятся ли о младших ребятах? Помогают ли старшему поколению? Что строят? Какие у них мечты? Как они вообще живут?
Благодаря усердию в обучении, Соня знала, как задать эти вопросы по-английски. Стало быть, вот он — обмен культур и международные отношения. Вот зачем она учит язык! Удручало только то, что попасть в Англию было почти невозможно. Дед там был по работе. А Соне было шестнадцать лет. Возможно, если ее пустят в разведку…
В тридцать восьмом году ее деда Валерия Багрякова пригласили работать в органах НКВД, и после спецподготовки в разведшколе в сороковом он отправился на свою
О капиталистических странах дед отзывался с легким и, как Соне казалось, неубедительным неодобрением и всегда упоминал, что обычные граждане вообще-то очень приличные люди, а улицы и чудные домишки у них очень красивые.
На увлечение внучки английским языком он отреагировал положительно и даже предложил пораскинуть связями и устроить ее после выпуска из института на хорошее местечко в “Интуристе”. Соня сначала обрадовалась, потому что возможность отправиться за границу сразу начала казаться уже не такой труднодоступной, однако этого энтузиазма хватило ненадолго. Преподавать-то хотелось сильнее! А за границу ее и так бы пустили рано или поздно: уж она-то точно будет этого достойной и успешно пройдет все собеседования.
К концу последнего курса института Соню распределили в кстовскую школу, и ее счастью не было предела: и от отчего дома недалеко уезжала, и в то же время начиналась самостоятельная жизнь. Квартирку свою, конечно, не дали, но опять же стараниями деда, который души не чаял в единственной внучке, Соня практически бесплатно получила комнату у его сестры: двоюродная бабка была немного ворчливой, но совсем не злой, поэтому согласилась ее приютить и взамен просила только помогать ей по дому, готовить ужин и развлекать беседами по вечерам. Учебных часов обещали много, а зарплату — сто десять рублей. У Сони дергались руки и подводило живот от страха и восторга одновременно — так близко она подходила к своей мечте.
Мама всегда говорила, что она витает в облаках слишком много, оттого ее воображение рисовало будущее несуществующими оттенками. Уж очень яркими и пестрыми…
Второго сентября зарядил ливень. Стекла на окнах помутнели, залитые дождевыми потоками, классы потускнели, дети притихли. Лица шестиклассников были угрюмыми, а их красные галстуки так же, как вчера, с оживлением серости непогожего дня уже не справлялись.
Маленькая для своего возраста девчушка по имени Лена Черноусова на последней парте первого ряда старательно писала правой рукой, и Соня, проходя мимо рядов, с жалостью смотрела на ее потуги и вспоминала, как бабушка ее саму больно лупила линейкой по ладоням и заставляла переучиваться на правшу. “Правое — это правильно, а все, что слева — все скверно”, говорила она. Соне было неудобно и обидно настолько сильно, что хотелось обидеть бабушку в ответ. И она обижала: огрызалась, уворачивалась от ее шустрых рук и убегала прятаться за деда. Но это тогда. Тогда Соня была маленькой и глупой. Зато теперь писала красиво — и на русском, и на английском — и от вида своих плавно выведенных на доске округлых букв испытывала гордость.
И Лена тоже будет мучиться и обижаться на весь мир. Помучается и привыкнет.
Соня поморщилась от неуместного желания подойти утереть собравшиеся в уголках глаз девочки злые слезы или сказать, может быть, что-то строгое и мотивирующее, но сдержала себя. Лена по-своему не делала и проявляла старательность — наверняка справится сама.
Соня постучала ручкой по столу, привлекая внимание и писавших самостоятельную ребят, и зазевавшегося шестиклассника, который стоял истуканом у своей парты и подозрительно долго молчал, потеряв мысль. Саша Большаков вздрогнул, вымученно улыбнулся и бросил тоскливый взгляд в окно.