Алайцы на Айгоне
Шрифт:
У закрытой низкой двери прогуливался, заложив руки за спину, кругленький румяный человек с висячими усами. Он неодобрительно посмотрел в их сторону:
– Как вы не вовремя… Сейчас голованы доставят сюда атомный фугас с Саракша. Взорвем музей со всем его содержимым. Впрочем, Гена, ты еще можешь сам вынести мне детонаторы. Зачем превращать город в радиоактивные руины?
– Даня, Даня, – Комов покачал головой, – всё самое плохое начинается со лжи. А ты лгал и мне, и самому Горбовскому…
Вин поняла, что перед ними один из Люденов, и Комов, похоже, с ним хорошо знаком.
– А разве Мировой Совет всегда говорит людям правду? Вы сами только что вели себя как малолетние громилы. Помнишь – трусить, лгать и нападать! Вы постоянно лгали о Гиганде и готовы были ее взорвать из одного только своего страха!
– Это вы хотите уничтожить мою планету! – гневно выкрикнула Вин.
Люден посмотрел на нее со снисходительной улыбкой:
– Вообще-то мы не собираемся давать вашему солнцу взорваться. Остановили бы реакцию, когда паника дошла до максимума.
– Он лжет, – подал скрипучий голос тагорянин. – Это не дало бы им нужного ментального эффекта.
– Ну, хорошо, мы действительно готовили взрыв Сигмы Дракона. Но это легко можно остановить. Вынесите мне детонаторы! Ваша планета будет спасена, и никакие земляне не помешают Гиганде жить, как вам заблагорассудится.
Ноги будто сами потянули Вин к музею. Она уже взялась за ручку двери, но медлила, разрываемая противоположными чувствами. С одной стороны – ей открывалась перспектива быстро и легко спасти родной мир. С другой, ради этого ей пришлось бы встать на сторону существа, в котором она отчетливо ощущала враждебность ко всем людям, ко всему живому. Вин отступила назад.
– Да с примитивными расами всегда трудности, – Люден досадливо поморщился. – Но ты-то, Геннадий, не считаешь нас врагами Разума? Ты ведь понимаешь, что мы – вершина эволюции. Почему же ты не с нами, а с теми, кто в тупике? Ты хочешь, чтобы Земля остановилась в развитии как Тагора и Леонида? Только через нас возможен настоящий прогресс, о котором ты мечтал, ведь мы соединили в себе и древнюю мудрость Странников, и нынешние знания Земли. Мы вновь откроем для вас дорогу в будущее…
– Ваш прогресс, это деградация других, кого вы медленно пожираете!
– Мы принимаем к себе только тех, кто сам стремится к знанию. Но, если вы так трусливы, то мы вполне можем не трогать людей. Тагоряне специально вывели псевдохомо, чтобы предложить нам вместо себя. А на Земле есть киты и дельфины. Третья импульсная у них встречается куда чаще, чем у людей. А среди гигантских спрутов практически каждый второй – скрытой метопсихократ. Кстати, знаешь, Странники были как раз разумными головоногими…
– Но ты ведь человек, землянин! И никуда тебе от этого не деться!
Люден заливисто захохотал:
– Какое мне дело, из какой биологической основы питается это сознание. Вы, люди, хомо, с позволения сказать, сапиенсы, так кичитесь своим пресловутым интеллектом. А ведь для рождения настоящего разума он не имеет никакого значения. Важны лишь килограммы подходящего нейронного материала. Просто вас больше, чем китов, и ловить вас гораздо, гораздо легче!
– Довольно, Логовенко! – лицо Комова потемнело. – Люди не киты, чтобы по вашей прихоти послушно выбрасываться на берег. Уходи, или мы сами выбросим тебя с Земли!
Метагом вновь захохотал, разводя руками. Комов выхватил бластер и выстрелил, крикнув:
– Это тебе за Тойво Глумова!
Тут же со стороны строя солдат засверкали тысячи фиолетовых молний, поразивших невысокую фигуру Логовенко. Оборотень стоял, как ни в чем не бывало, перед закрытой дверью.
В следующее мгновение ввыси загрохотал многоголосый кошачий хор, плеснуло лиловое зарево. Над музеем материализовалось сразу девять «призраков-птеродактелей». Логовенко прицелился пальцем, как из пистолета, и выдул через губы:
– Кх-х…
По небу прошла невидимая рябь, и пикирующие тройками белые конусы канули в ней без следа.
Над площадью настала грозная тишина, наполненная ощущением концентрации неописуемо огромных энергий.
– Арр-грррак! – проскрежетал, точно гусеницами, тагорянин. Его фигуру вновь облило блестящим, только уже не серебряным, а багровым, пышущим раскаленным жаром. Он медленно, будто борясь с сильным встречным течением, двинулся к музею, а впереди него вминалась, как катком, в ставший вдруг податливый бетон невидимая полусфера. Ар-Су еле-еле преодолел половину пути и застыл, словно уперся в стену. Он занес закованную в свечение руку, ударил с размаха по воздуху, так что в ушах отдалось зудящими волнами вибрации. Логовенко хлопнул в ладоши, и тагорянина стало медленно сдвигать назад, хоть он, упираясь, глубоко вспахивал ногами бетонные глыбы покрытия.
– Кажется, теперь моя очередь, – пробормотал маленький леонидянин, осторожно достав из складок своей растительной одежды высушенную тыковку. Посол вскрыл смоляную затычку и вылил на землю немного густой зеленоватой жидкости. Пузырящаяся жижа немедленно стала расти, растекаться вширь бурлящей массой. Леониданин совершал руками загадочные манипуляции, будто месил невидимое тесто. Зеленая масса забурлила сильнее, окуталась мерцающим туманом, а потом вдруг зашевелилась и поползла, выбрасывая вперед гибкие отростки. Логовенко мрачно следил, как зеленоватые потоки обтекают его со всех сторон, тянутся извивающимися клейкими щупальцами. Потом метагом топнул ногой, и живой ковер разом с чмоканьем всосала раскрывшаяся вдруг черная трещина.
– Эй, уважаемые! – произнес Логовенко с ядовитой издевкой. – Вы там того… не надорвитесь!
– Объявляйте полную эвакуацию города, – тихо скомандовал в радиобраслет посерьезневший Комов. Потом, увидев что-то, закричал. – Остановить! Запретить посадку! Взять на прицел!
Над площадью завис маленький разноцветный вертолетик, покачнулся и пошел вниз. Дверца откинулась, оттуда неловко спрыгнул важный седовласый человек в длинных одеждах и, почему-то, босиком. Его сразу окружили солдаты, угрожающе нацелив оружие.