Албазинская крепость
Шрифт:
В правом углу, возле створчатого окна, сидел главный уставного письма книгописец подъячий Никифор Венюков. Величали этого славного искусника отче Никифор.
Подъячий Никифор - старец строгий, узколицый, морщинистый, с маленьким рыбьем ртом и скудной бородкой. Он озабоченно посмотрел в оконце, зевнул, широко раскрыв рот, и отложил серый лист. Прищурив воспаленные веки, полюбовался только что изукрашенной киноварью уставной буквой, огляделся и приказал с усмешкой:
– Эй, Никола, ишь, припал! Бросай...
Николка Лопухов, помощник Никифора, выпрямился. Был это рослый, большеглазый отрок, заметно сутуловат, но в плечах широк, лицом светел и здоров. Он наскоро прибрал письменный прилад, в смущении сказал:
– Отче, Никифор, доспелся и в моих делах успех: вывожу заглавную и малую доподлинно...
– Оказия...
– перебил его Никифор.
– Пошто?
– пугливо заморгал отрок.
– Аль ослепшим проживешь и окрест себя не глядишь?
– Никифор строго посмотрел на отрока.
Николка опустил глаза. Никифор поучал:
– Объявился в нашем посольском приказе нов человек, ума превеликого, грек родом. Послан тот грек к нам, будет главным переводчиком. Строг! Ой, строг!.. Он эдаких образумит!
– и Никифор ткнул желтым пальцем отрока в грудь.
– Не ведаю...
– Эко не ведаешь!.. Прозывается тот грек мудрено - Николай Спафарий... Сие уразумей, Николка, твердо, при величии не посрами, упаси бог!.. Тезкой тебе приходится, то - ладная примета...
– Как можно!..
– озабоченно ответил отрок.
Никифор разговорился:
– Сказывали, мудрейшая голова у того Спафария, грамотам обучен в заморских землях, силен во всех иноверных языках и в науках, особливо духовных. В русских же словесах слаб и многие калечит немилосердно. Упаси бог, при беседе не прысни, Николка, со смеху, коль главный переводчик оговорится аль замешкается.
Никифор усмехнулся, Николка же омрачился. "В наказание за ослушание объявился тот главный переводчик, и строг и учен... Не иначе, буду я изгнан за малоуменье в деле писцовом", - огорченно думал отрок.
По посольскому приказу плыли слухи, паутиной обволакивали борзописцев, скрипящих гусиными перьями; путались они в догадках, несли нелепицу.
– Чудно, отчего греку Русь приглянулась?..
– Не сладко ему в греках, вот он на сытые хлеба и подался.
– Русь, она - мать кормящая: пригревает и грека, и немчина, и арапа черных кровей, - важно заключил длинноволосый старец и перекрестился.
К полудню в посольстве притихли.
В камору переводчика пришел человек в черной длинной рясе. Сбросил он бархатную шапку болгарского шитья, прикрыл створчатую дверь и безмолвно погрузился в чтение. Это был Николай Спафарий.
Долго присматривались посольские людишки к главному переводчику: следили, подглядывали, подслушивали. Облик его еще больше распалял их любопытство.
Было Спафарию лет сорок пять; ростом высок, в походке прям и горд; лицо чистое с малым загаром, обрамленное темно-золотистой бородой; выпуклый лоб изрыт глубокими, не по летам, морщинами; из-под густых бровей поблескивали желтые глаза, жгучие и острые; боялись приказные люди этих глаз, как пчелиного жала. Строгие тонкие губы и непомерно большой, словно нашитый, нос довершали облик ученого грека. Говорил он звонко, с присвистом, на смешанном греко-болгаро-русском наречии, но степенно и вразумительно.
К трудам ученых был прилежен безмерно, и не отыскать ему равного. За книгами и переводами сидел и денно и нощно; случалось, до утра просиживал при лампаде и засыпал, обронив голову на писание. В короткий срок овладел он и русской речью.
В посольском приказе переводчик полюбился, но боялись писцы и служивые посольские люди острого глаза Спафария. В посольстве о Спафарии говорили, что разгадать его душу - труд мудреный. И коль душа человека, как в священном писании помечено, бездонна, то у этого грека трижды бездонна и бескрайна.
Скоро и в царских хоромах, золоченых палатах заговорили о Спафарии. Труды его поощрялись всемерно, но мучили царских доглядчиков догадки, разноголосые суждения об ученом греке.
Дошло это и до царя. Царь Алексей Михайлович самолично заинтересовался главным переводчиком - человеком, всем языкам обученным и все страны познавшим. Царь позвал боярина Артамона Матвеева, ведавшего всеми делами посольств, и наказал неторопливо и подробно рассказать о жизни Спафария.
– Принеси, боярин, ларчик с пометами важными. Доподлинно надо знать о прежних делах и помыслах грека.
Боярин вышел и вернулся с ларчиком, где хранились тайные грамоты. Боярин любил Спафария, знал все о жизни ученого грека и деловито стал сказывать царю:
– Родился грек в Молдавии, отец поощрял отрока в науках, ибо сам был в них сведущ, и сына к тому же склонял старательно. Учил его в Царьграде, где постиг молодой отрок Николай в совершенстве древний и новый греческий, турецкий, арабский и другие языки. Там же отрок тайно сдружился с лукавыми людьми и сам стал отменно лукав и умен. Прослышав, что на его родине зачалась царская междоусобица, кинулся туда и воссевшему на престол хитростью господарю Стефану Х пришелся ко двору. Понравился молодой грек за знание книжных мудростей, ораторство и уменье языкам. Стал не только ученым мужем, но и другом душевным, и делил с ним тайны господарь.
Однажды, роясь в древних книгах, отыскал Николай тайную переписку господарей с Византией, и открылись лукавые происки Стефана Х.
Переписку перевел, а недруги господаря предали ее огласке. Владычество его покровителя, Стефана Х, пало.
Николай, по-прежнему пребывая при дворе, пережил еще одного господаря. Самой блаженной высоты и почести достиг Николай при господаре Стефанице.
Царь поднял голову, перебил боярина:
– Праведно ли это?
– Сказанное, государь, в большой доле истина.