Альбедо
Шрифт:
Он подал знак, и лакей тут же откупорил бутылку розового. Вино плеснуло в бокал, но Генрих упрямо мотнул головой и отступил к дверям.
— Нет-нет! Оставьте девчонку в покое, ради бога. А мне пора освежить голову… прошу простить, господа.
Толкнув плечом створки, вышел в смежный салон, прошел еще один и очутился в пустой комнате — здесь свечи были вполовину погашены, мягкий сумрак скрадывал очертания предметов, и не было слышно ни чужих голосов, ни раздражающего звяканья бокалов.
Эта ночь оказался ошибкой, просто дурным завершением
За спиной почудилось движение, и свечи в канделябрах дрогнули, точно от сквозняка.
Генрих быстро обернулся.
Показалось: кто-то прошмыгнул в темноту, взрезав узкую полоску света.
— Кто здесь? — спросил Генрих негромко и нахмурился.
Снова тайная полиция? Слежка?
Он вернулся обратно и едва лишь взялся за латунный набалдашник, как дверь отворилась сама, и на пороге возник озадаченный турулец.
— Ваше высочество! — воскликнул посол. — Неужели вы решили покинуть нас?
— Я утомлен, — процедил Генрих. — И хотел бы выспаться.
— Мне жаль! — сказал Медши, сверля его взглядом из-под сведенных бровей.
— Но нам так и не удалось переговорить о деле…
— Говорите сейчас! — перебил Генрих. — Впрочем, могу угадать. Вы снова хотите заручиться моей поддержкой, не так ли? Об этом можно было переговорить и в Бурге.
— В Ротбурге повсюду глаза и уши, ваше высочество. Я предпочел более безопасное место.
— Даже в столь безопасном месте, как это, друг мой, ответ останется прежним: я не изменю стране, отцу и короне.
Вместо ответа Медши аккуратно прикрыл за собой дверь.
— Позвольте сказать, ваше высочество, — проникновенно заговорил он. — Я высоко ценю ваши начинания и дальновидность. Жаль, что не каждый обладает способностью разглядеть в вас перспективного правителя, и еще жальче, что вам чинят препятствия те, кто менее компетентен, а то и вовсе глуп, чтобы понять пользу предлагаемых вами нововведений. Провал военной реформы ясно демонстрирует это.
— Досадная заминка — еще не провал! — резко ответил Генрих, в глубине души соглашаясь с турульцем, но от этого лишь сильнее раздражаясь. — Но вы правы, граф, военные министры слишком тупы и ни на йоту не сдвинутся с выбранного курса!
— Досадная заминка отодвинула надежду на скорые перемены, — терпеливо возразил Медши. — И еще больше обострила внутренние противоречия, и без того раздирающие империю. Моя родина — яркий пример таких противоречий. За последние несколько месяцев то здесь, то там вспыхивали недовольства. И силы, направленные подавить эти недовольства, на деле разделяют народные опасения и чаяния. Вы знаете, ваше высочество, я говорю об офицерах низших рангов — достаточно образованных, умных, симпатизирующих либеральным идеям, но в силу происхождения не имеющих права голоса.
— Зачем говорить это мне? — перебил Генрих, пожимая плечами. — Я видел все воочию, когда инспектировал гарнизоны.
— Да, ваше высочество, — слегка поклонился Медши. — Я лишь хотел уточнить, что эти
— Это уже третье предложение, граф. Вы чрезвычайно упрямы.
— И терпелив. Хотя времени остается все меньше.
— Как и у меня. Вы готовы короновать смертника, которому остается каких-то жалких семь лет?
— Целых семь лет! — возразил Медши. — По правде сказать, для перемен достаточно и года. Турульские офицеры — точно так же, как и боннийские, и далманские, и равийские, а, убежден, что и авьенские, — готовы оказать вам крепкую поддержку. Однако не все из них рвутся в бой, многие достаточно пассивны, их необходимо подтолкнуть, доказать, что цель близка. Приняв турульскую корону, вы могли бы воодушевить их и еще больше сплотить народ вокруг себя.
— И, конечно, это гарантирует вам суверенитет, — усмехнулся Генрих. — Едва завершится коронация, как турульская знать и поддерживающие ее офицеры поднимут вопрос о выходе Турулы из состава империи. Я просчитываю вас на несколько шагов вперед, любезный Бела. И, как бы ни было велико искушение, хорошо осознаю, что вслед за Турулой поднимутся и Бонна, и Далма, и Равия, и прочие вассальные страны. В Авьене начнется смута! А империя и без того похожа на лоскутное одеяло, которое его величество кайзер штопает из последних сил. Но я — как его сын, как наследник престола, как Спаситель, наконец! — не могу позволить разрушить и разграбить то, что в течение многих веков накапливали мои предки!
— Вы не только дальновидны, но и умны, — снова поклонился Медши, однако в его взгляде промелькнуло раздражение. — Выход Турулы из состава империи действительно может спровоцировать цепную реакцию. Но посмотрите: империя и так стоит на краю пропасти! Прежние политический курс нежизнеспособен, нас ожидает мор и мятежи. Не вы ли говорили, что империя — лишь мощные руины, которые еще стоят, но уже приговорены временем к разрушению?
— Вы хорошо осведомлены о моих высказываниях, — с ответным раздражением заметил Генрих. — Но я пропагандирую необходимость реформ, а не кровопролития, и не поддерживаю радикальных националистов. Я желаю сохранить и приумножить свою империю, а не привести ее к распаду.
— Не обманывайтесь, ваше высочество, — перебил Медши, и в его глазах вспыхнул хищный огонек. — Империя не ваша. Чья угодно — кайзера, епископа, генерального штаба, кабинета министров, — но только не ваша! Никогда не была и не станет, пока прогрессивные идеи разбиваются о стену некомпетентности, а вокруг вас сжимается кольцо надзора и шпионажа! Поймите, ваше высочество! Если вы действительно хотите сохранить империю и корону, надо действовать без промедления! — он ударил кулаком о ладонь. — Решительно! Потому что завтра может быть поздно! Искры революции уже проронены, и когда возгорится пламя, пожар пожрет всех нас!