Альбигойский Крест. На Тулузу!
Шрифт:
– А Флоранс? – Уточнил Ги де Леви.
– Она, скорее всего, тут не причем… – монах отрицательно покачал головой. – Пусть бедная сирота гуляет, дышит свежим воздухом. Пока…
– Что, значит, пока? – Не понял сенешаль.
– Не хотели вас беспокоить раньше времени, сеньор сенешаль. Наши люди с большим трудом разыскали старую монахиню, принимавшую роды у ее матери. Она воспитывала девочку, учила ее латыни и прочим премудростям жизни. И хотя она не видела Флоранс уже лет десять, мы полагаем, что она сможет опознать ее по нескольким родинкам, которые у нее должны сохраниться на теле…
– Так вы
– Всякое может быть, сеньор сенешаль… – монах пожал плечами. – Но, проверить, все-таки, не мешает. А пока, мы все будем ходить и мило улыбаться ей в глаза, чтобы, не дай Бог, не спугнуть ее, родненькую…
– Кошмар, да и только! – Единственное, что смог произнести ошеломленный сенешаль. – Бог ты мой…
Монах развел руками:
– Мы внимательно изучили текст записки. Ее писала женщина, скорее всего, даже девушка, судя по угловатости почерка и старательности некоторых завитков на буквах. Правда, не исключено, что она специально сменила почерк, чтобы запутать следы. Но, сама записка написана, несомненно, второпях. А это значит, что она не сильно думала о смене почерка. Ее беспокоило лишь одно – доставить адресату письмо, и как можно скорее…
Сенешаль присел на скамью, грустно вздохнул и покачал головой:
– Никогда бы не подумал, что почерк может так много рассказать о его хозяине…
– Бог мой Сеньор де Леви, есть еще много других, не менее удивительных способов разведки и анализа… – монах сделал виноватое лицо. – Наша работа очень странная, на первый взгляд, но, помилуй Бог, крайне необходимая для спокойствия короны и всей Франции…
– Я все понял. Если потребуются люди, можете смело выбирать любых, ссылаясь на мой приказ… – Ги встал и покинул часовню.
– Мы так и поступим, сеньор… – ответил ему монах и поклонился. – Но, будем рассчитывать на то, что нам, все-таки, не придется прибегать к услугам ваших людей. К нам, слава Богу, прибыли помощники из Нарбонна…
Сенешаль задержался на пороге часовни и удивленно посмотрел на монаха:
– Святые угодники! Я даже и не был в курсе…
– Простите, сеньор сенешаль, мы сделали все распоряжения сами и не оповестили вас вовсе не из недоверия, а вам же во благо. К тому же, лишние уши и глаза здесь могли только помешать…
– Как же вы разместили своих людей? Где?..
– Очень просто. В Каркассоне постоянно действует ярмарка, так что затеряться среди торговцев не сложно…
– Просто нет слов… – Ги де Леви отдал должное прозорливости секретных агентов короля. – Так и продолжайте, не стану вам мешать. Каждый должен исполнять свои дела…
Каркассон. Цитадель. Раннее утро 29 августа 1221 года.
– Отец, вставайте! У нас есть первый улов! – сын стучал кулаком в двери спальни сенешаля.
– Что случилось? – Зевая, спросил его сенешаль, высунув голову из полуоткрытой двери. Он накинул просторный шелковый халат. – О чем ты говоришь?..
– Отец! Монахи поймали двух человек, пытавшихся этой ночью зарезать еврея Авраама!..
– Так, теперь, пожалуйста, тише… – Ги запахнул халат и вышел с сыном в коридор. – Двоих,
– Нет! Их было больше, но третий был убит, а четвертому, скотине такому, чудом удалось скрыться, пользуясь темнотой… – Глаза сына горели от возбуждения.
– Где они? – Сенешаль пристально посмотрел в глаза сына.
– Они сейчас в часовне. Их отвели монахи, или, – сын замялся, подбирая нужные слова, – в общем, ты сам знаешь, кто они на самом деле…
– Прекрасно. Клянусь Спасителем, у нас начинаются преинтересные дни! Я быстро оденусь и прибуду в часовню, а ты пока собирай рыцарей, только самых надежных и неболтливых…
– Будет исполнено, отец! – Ги-младший поклонился и побежал к казармам.
Сенешаль вернулся в комнату и стал переодеваться. То, с какой ретивостью королевские агенты взялись за слежку, приятно поразило и одновременно насторожило его. Ги опасался только одного – главарь сопротивления мог улизнуть, ведь одному из катарских убийц удалось избежать поимки и скрыться в темноте. Одному богу известно, где он сейчас…
Каркассон. 28 августа 1221 года. Вечер.
Монахи дождались ухода сенешаля и осторожно вышли из часовни. Они осмотрелись и, старясь не привлекать к себе лишнего внимания, вышли из цитадели. Узкая улочка, изгибаясь между домов горожан, тесно примостившихся один к другому, спускалась к центру города и заканчивалась большой базарной площадью, на одной стороне которой стоял большой собор, а прямо напротив него – крытый городской колодец. Слева к площади примыкала улица, тянувшаяся к западным, или Тулузским, воротам. Третий дом слева, большой и окруженный тенистым садиком плодовых деревьев, был давно выкуплен братством лионских ткачей и служил для них гостиницей. Именно здесь Чезаре и разместил своих агентов, прибывших в Каркассон под видом торговцев тканями и их охраны.
Никого не удивляло, что среди купцов находили профессиональные воины. Смутные времена, когда на дорогах бесчинствовали отряды грабителей, а знатные сеньоры и сами не гнушались заниматься разбоем, вынуждали купцов, торговцев и ремесленников сбиваться в большие караваны, группы, организовывать братства и нанимать вооруженных профессионалов для спасения своих жизней, товаров и выручки.
Темные тучи заволакивали темнеющее вечернее небо, скрывая первые робкие звезды и затушевывая неясный свет робкой луны, когда два монаха подошли к дому. Несмотря на поздний час, в доме ощущалось оживление. Через плотно закрытые деревянные ставни пробивались лучики света, а возле дверей дежурил человек с факелом, одетый в кожаную безрукавку грубой выделки, проклепанную металлическими платинами, на поясе у него висел короткий широколезвийный меч.
Монахи что-то тихо шепнули ему, он посмотрел по сторонам и открыл им дверь, пропуская в дом. Они вошли и сняли с голов капюшоны.
В большой зале, освещенной пятью смолистыми факелами и светом пылающего камина, сидели и стояли двенадцать человек, принадлежавших, судя по их одеждам, к торговцам, ремесленникам и воинам эскорта каравана. Оружие аккуратно стояло в козлах возле боковой стены, всегда готовое к применению.
– Добрый вечер, друзья… – тихо приветствовали их монахи, – наступил наш час.