Альбина
Шрифт:
Прежде чем подступить к Франкфурту, французы решились занять дефилеи Таунуса. Эта предосторожность была необходима: в лесистых горах, невдалеке от замка Эппштейн, была открыта засада. После кровопролитной схватки неприятель, очистив дефилеи, торжественно вступил во Франкфурт. В этой схватке с обеих сторон погибло много солдат и храбрых офицеров. В числе последних французы считали одного молодого офицера, известного под именем капитана Жака. Жак был замечателен тем, что, переправившись через Рейн и вступив на землю Германии, обнажил шпагу и с тех пор своей храбростью, хладнокровием и знакомством с местностью оказывал важные услуги своим соотечественникам. Он первый бросился на засаду, но за свою отвагу
Жак был как будто пробужден от сладкого сна, когда получил приказание оставить замок, чтобы со своим корпусом возвратиться во Францию. Два месяца его пребывания в замке прошли как один день. Альбина проводила капитана до самого крыльца; здесь он поцеловал руку графини и назвал ее сестрою; Альбина пожелала ему счастья, назвав его своим братом, потом следовала за ним взглядом и махала ему платком, пока он не скрылся из виду.
Через две недели после отъезда Жака Альбина получила письмо от своего мужа, который писал, что скоро возвратится в замок. Графиня приказала одному из слуг, Тобии, отправиться с двумя верховыми лошадьми во Франкфурт и ожидать там приезда графа Максимилиана. Эта нежная заботливость Альбины в глазах гордого Максимилиана была просто обязанностью его жены. Он сел на одного из коней и в сопровождении Тобии отправился в замок. Натурально, при выезде из города первая мысль графа была о пребывании французов в окрестностях замка.
— Итак, — сказал Максимилиан, приказав своему слуге ехать возле себя, — французы не смели беспокоить наш замок, как писала мне графиня?
— Да, господин граф, — отвечал Тобия, — но только благодаря покровительству капитана Жака; без него худо пришлось бы нам от французов.
— Кто этот капитан Жак? — спросил Максимилиан. — Графиня ни разу не писала мне о нем. Какой-нибудь раненый?
— Да, сударь. Ганс нашел его при смерти недалеко от замка. Господин аббат и госпожа графиня так заботились о его выздоровлении, что через месяц он совершенно оправился.
— И тогда оставил замок? — спросил Максимилиан, нахмурив брови.
— Нет, он прожил еще месяц.
— Еще месяц! Что же он делал?
— Ничего; почти всегда он оставался в комнате графини и только вечером выходил прогуляться
У Максимилиана побледнели губы, но голос его нисколько не изменился.
— Давно ли он уехал? — спросил граф.
— Дней восемь или десять назад.
— А какой он был собою: молод или стар, красавец или какой-нибудь урод?
— Ему было лет двадцать шесть или двадцать восемь, белокурый, бледный, всегда какой-то печальный.
— В самом деле, — сказал граф, кусая губы, — ему, видимо, было очень скучно в замке.
— Нет, господин граф, он имел вид грустный, но совсем не скучный.
— Конечно, — продолжал Максимилиан, — его навещали товарищи и развлекали его.
— О нет, раза два только приходил в замок его квартир-мейстер, и то не по приглашению, а с приказами полковника.
— Понимаю, он охотился.
— Он ни разу не брал ружья в руки.
— Так что же он делал? — спросил граф, пытаясь скрыть свое бешенство, так как дрожащий голос начинал изменять ему.
— Что делал? Рассказать это недолго. Утром он, словно ребенок, забавлялся с Альбертом либо, как старик, беседовал с аббатом; после завтрака занимался музыкою либо пел вместе с графинею, которая играла на клавесине, а пели они словно два ангела; мы часто слушали их у дверей залы; после концерта начиналось чтение, а вечером, как я уже сказал, — только это было редко, — он прогуливался в саду.
— Вот чудак, — сказал граф с ядовитою улыбкою, — играет с детьми, философствует со стариками, распевает с женщинами и наконец прогуливается один.
— Один? Нет, — возразил Тобия, — графиня всегда была вместе с ним.
— Всегда? — повторил граф.
— По крайней мере, почти всегда.
— И это все, что ты знаешь об этом офицере? И ничего о его происхождении, о его фамилии? Он дворянин или из простых, богат или бедняк? Отвечай.
— Что до этого, я решительно не знаю ничего, но графиня, конечно, может сказать вам все, о чем вы спрашиваете.
— Откуда пришла тебе в голову эта мысль? — спросил Максимилиан, бросив суровый взгляд на нескромного рассказчика.
— Очень просто, — отвечал Тобия, — графиня и молодой офицер, думаю, давно были знакомы друг с другом.
— Почему ты так думаешь, господин физиономист? — сказал Максимилиан потливым тоном.
— Потому что графиня называла этого офицера Жаком, а он называл графиню Альбиною.
Максимилиан замахнулся бичом, чтобы хлестнуть по лицу болтливого наблюдателя, но подавил свое бешенство.
— Хорошо, — сказал он, хлестнув коня вместо Тобии, — только это я и хотел узнать, графиня доскажет остальное.
Граф поехал вперед, Тобия следовал за ним в почтительном отдалении. Лицо Максимилиана было спокойно, но мрачные подозрения пожирали его сердце. Недоставало еще верного доказательства в преступлении Альбины, и граф, погоняя лошадь, бормотал сквозь зубы: «Одно доказательство ее бесчестия — и я уничтожу преступницу!» Доехав до аллеи, которая вела к замку, он увидел Альбину, ожидавшую его на крыльце, и судорожно кольнул шпорами свою лошадь. Бедная графиня думала, что Максимилиан пустился в галоп потому, что горел желанием увидеться с нею. В ту минуту, как граф сошел с лошади, Альбина с искренней радостью обняла его.
— Прости меня, мои друг, — сказала она, прижимая графа к своей груди, — прости, что я не встретила тебя в городе: я не так здорова. Но что с тобою? Ты, кажется, так озабочен. Политические дела, да? О, твое чело прояснится радостью. Пойдем, Максимилиан, я скажу тебе одну тайну, сладкую тайну, которую я с упоением повторяла в твое отсутствие, которую я не хотела даже доверить письму, чтобы самой иметь удовольствие обрадовать тебя. Выслушай, Максимилиан, и прогони прочь эту мрачную думу: теперь ты обнимаешь твою жену, а через шесть месяцев будешь обнимать твое дитя!