Album Romanum: коллекция переводов

Борхес Хорхе Луис

Обет

Ах, первая любовь, томленья, розы-грезы, О странные глаза застенчивых подруг, О трепетный союз еще не смелых рук, О клятвы, о слова, о боже — эти слезы! О боже, с той поры лишь ропот и угрозы Невидимых врагов мне чудятся вокруг, Весну моих утрат зима сменила вдруг, И вот уж дни мои полны угрюмой прозы. И, словно сирота безродный, с той поры Один, совсем один, без брата и сестры, Я горестно терплю несчастье за несчастьем. О та, что и без слов привыкла понимать, О женщина!

Когда, с заботой и участьем Она порою в лоб целует нас, как мать.

* * *

Надежда вновь блестит соломинкой в сарае, Хватайся за нее, не думай о былом. Бьют полдень. Спи. Оса кружится над столом, А ты все ждешь, свой лоб руками подпирая. Ах, бледная душа, и столько лет спустя Ты не устала ждать. Бьют полдень. Это снится. Пей! Вот вода, и жди. А я, сомкнув ресницы, Забормочу сквозь сон, как кроткое дитя… Бьют полдень. Ах, мадам, уйдите, ради бога, Пусть он еще поспит, да-да, еще немного… И гул ее шагов все чудится ему. Как камушек из рук сквозь брызнувшие слезы, Надежда падает в таинственную тьму… Когда же зацветут сентябрьские розы!

Анри де Ренье

Листва

Счастливая пора грядет, животворя, И все короче тень, и редко непогода, Сверкая, омрачит сиянье небосвода, И с каждым днем светлей вечерняя заря. И амбру белую, и гроздья янтаря, И пурпур глянцевый обильная природа К плечам и к наготе раздвоенного плода Склоняет, как дары к подножью алтаря. И тянутся к листве по руслам волокнистым Подземные ключи, чтоб сумраком тенистым Пролиться в марево пылающего дня. И в тихом шелесте садов благословенных — Ты слышишь? — плещутся, прохладою маня, Незримые струи фонтанов сокровенных.

Отпечаток

Пускай мне не дано в сверкающем металле Навек запечатлеть свой профиль или фас, Ведь боги все равно не каждому из нас Оставить на земле свой след предначертали. Я изваял свой лик на глиняной медали, Где трещины легли морщинами у глаз, Дополнив мой портрет. И странно, всякий раз Я замечаю в нем все новые детали. Ах, все пройдет, но я, зажмурившись, в тоске Оставить от себя желаю на песке Под гулкий рокот волн, задумчивый и мерный, Свой оттиск призрачный, бегущий в никуда, И в нем — лицо мое, чей слепок эфемерный С волной нахлынувшей растает без следа.

Садовый вор

Поскольку местный фавн, хитрюга и обжора, Крал мед и виноград, хозяева садов, Желая оградить плоды своих трудов, Решили проучить бессовестного вора. Лишь я не одобрял такого приговора, Принципиальный враг капканов и кнутов, Однажды, затаясь в саду среди кустов, Я за ухо схватил воришку у забора. Врасплох застигнутый, бедняга испугался, Он был рыж, волосат, и совсем не брыкался, Виновато скуля, он кривлялся как мог. И когда я его, проведя за ограду, Отпустил — он задал стрекача со всех ног — Только топот копытец пронесся по саду.

Пленница

Ты

бросилась бежать, проворна и легка, Дав мне пощечину за дерзкое вторженье, Твой слишком гордый нрав не вынес униженья, Когда тебе на грудь легла моя рука. Беги же, так и быть, беда невелика, Но знай — тебя найдет мое воображенье, Ибо мой быстрый взор, сковав твои движенья, Тебя уже пленил, отныне — на века! В том месте, где сейчас стояла ты, нагая, Я глыбу мрамора воздвигну, дорогая, И, сняв за слоем слой отточенным резцом Тяжелую кору со статуи холодной, Я обнажу твой стан, прекрасный и бесплодный, И вновь упьюсь твоим разгневанным лицом!

Хорхе Луис Борхес

Роза и Мильтон^{16}

О розы, безымянные в веках, Уходят в вечность ваши поколенья, Я лишь одну спасаю от забвенья В нетленных поэтических строках! Да не иссушит ветра дуновенье Росу на благовонных лепестках Последней розы, что держал в руках Слепой поэт, о скорбное мгновенье! Тот сад, где розы Мильтона цвели, Уже, быть может, стерт с лица земли, Лишь над одной я отвратил угрозу. Пусть это самый хрупкий из цветков! Я воскресил из темноты веков Глубокую, невидимую розу.

Эдипова загадка^{17}

О четырех ногах он в час рассвета, Двуногий днем, а вечером трехногий, Кто этот зверь, единый и премногий? Бесстрастный сфинкс от смертных ждал ответа. Мы суть Эдип. Он, к зеркалу прильнувший, Есть тот, кто разгадал в отображенье Чудовищного монстра — отраженье Своей судьбы, его не обманувшей. В эдиповой загадке, как в кошмаре, Плодятся формы триединой твари, Сплошной и непрерывной, как мгновенье. Ваятель этой формы многоликой Нам ниспослал из милости великой Спасительный, бесценный дар забвенья.

Everness^{18}

Одной лишь только вещи нет — забвенья, Господь, спася металл, хранит и шлаки, И плевелы исчислены, и злаки, Все времена — и каждое мгновенье. Все обратимо: сонмы отражений Меж двух зеркал рассвета и заката Хранят следы твоих отображений И тех, кто отложились в них когда-то. Любая вещь останется нетленной В кристалле этой памяти — вселенной, Где мыслимы любые расстоянья. Ты здесь бредешь по долгим коридорам, Не знающим предела. За которым Увидишь Архетипы и Сиянья.

Пробуждение

И прянул свет! Кружась в сознанье спящем, Обрывки снов к былому сну восходят, И вещи неминуемо находят Свои места в постылом настоящем. Мне грезились: миграции сквозь время Птиц и народов, орды, легионы, Рим, Карфаген, руины, казни, троны, Всех прошлых лет мучительное бремя! А вот и возвращается сегодня: Мое лицо, мой голос, ноги, руки, Цвета и формы, запахи и звуки, И память — наказание Господне! Довольно снов! В одном из пробуждений Увидишь мир без этих наваждений.