Алехин
Шрифт:
Вскоре возникла новая опасность. В связи с разрывом отношений между США и Германией, Грейс Висхар как американскую гражданку могли подвергнуть репрессиям. Обеспокоенный Алехин вынужден был обратиться в представительство Германии в Лиссабоне. Ему обещали оградить жену от преследований, но опять предъявили условие — предложили участвовать в соревнованиях, организуемых «Шахматным союзом Великой Германии». Так Алехин, избегавший контактов с немецко-фашистскими властями, оказался на положении их заложника, был втянут посредством шантажа в шахматные
Вместе с немцами в них участвовали и шахматные мастера оккупированной и нейтральной Европы. Имя чемпиона мира, конечно, поднимало авторитет этих турниров.
В августе 1941 года Алехин вернулся в Париж и там дома, по адресу 11-бис, улица Шекшер, впервые прочитал в газете «Паризер цайтунг» статью под названием «Еврейские и арийские шахматы» за своей подписью. В ней не только был изменен заголовок, но и внесены большие изменения в текст, придавшие статье нацистский характер. В ней превозносился активный «арийский» стиль игры и порицалась «еврейская» защитная манера игры, рассчитанная на ошибки соперника.
Этот произвол поверг Алехина в отчаяние. Но выступить с опровержением в оккупированной фашистами Франции не было возможности.
И только через три года, оказавшись в Испании, он смог публично отказаться от приписываемых ему нацистских мыслей. Но к тому времени злополучная статья была уже перепечатана в газетах Голландии, Германии, Англии, США, придав личности Алехина образ антисемита.
Это, конечно, ни в коей мере не соответствовало действительности. У Алехина были хорошие отношения со многими шахматистами-евреями — Осипом Бернштейном, Саломоном Флором, Андрэ Лилиенталем, Савелием Тартаковером… Он с ними охотно общался, помогал советами, а при необходимости, и деньгами. Об этом автору книги довелось слышать от Флора и Лилиенталя.
Уместно вспомнить, что в статье Алехина «Наша смена», опубликованной в парижской газете «Последние Новости» 1 и 30 декабря 1933 года, он предсказывал «совершенно исключительную шахматную будущность 19-летнему ньюйоркцу Файну», возлагал надежды на Флора, Эйве, Микенаса, Ботвинника… О каком антисемитизме может идти речь!
Но кто исказил текст статьи Алехина в 1941 году, придал ей нацистскую направленность?
Есть предположение, что это сделал шахматный редактор газеты «Паризер цайтунг» австрийский мастер и ярый нацист и антисемит Теодор Гербец, писавший в подобном стиле о Флоре и Файне.
В сентябре 1941 года Алехин принял участие в Мюнхенском турнире. Переживания, перенесенные им, и двухлетний перерыв в выступлениях не прошли бесследно. Он играл ниже своих возможностей и разделил со шведским мастером Эриком Лундиным второе-третье места. Первый приз, с отрывом на полтора очка, получил шведский мастер Геста Штольц, на четвертом месте был Ефим Боголюбов. В течение 1941–1943 годов это был единственный случай, когда Алехина кто-то опережал.
В сентябре 1942 года он победил в традиционном турнире в Мюнхене и получил еще один титул — чемпиона Европы.
О высоком уровне игры Алехина в тот период могут дать представление фрагменты двух партий, приведенные в заключительной части книги.
Находясь на оккупированных немецкими войсками территориях, Алехин участвовал еще в семи турнирах. В четырех из них он занимал первые места, а в трех делил первые-вторые. Эти победы одерживались в состязаниях с участием гроссмейстеров Кереса, Боголюбова, Земиша и других сильнейших шахматистов Европы.
В годы войны Керес сыграл с Алехиным несколько партий, но не смог выиграть ни одной, а поражений потерпел немало. А когда в 1943 году Алехин предложил ему сыграть матч, памятуя условия организаторов АВРО-турнира 1938 года, Керес отказался.
Произошло это после окончания турнира в Праге, где Алехин и Керес поделили первое-второе места. Говоря об итогах этого состязания в статье «Боевые шахматы 1943 года», опубликованной в газете «Франкфуртер цайтунг» и чешском журнале «Шах», Алехин писал: «…В заключение, о моей игре в турнире. По мнению всех шахматных друзей, творческие и спортивные достижения оказались такими же, как в мои «наилучшие годы». Действительно, 90 % в 20 сыгранных без поражений партиях — это редкий результат.
Я полагаю, что для наивысших достижений в наши дни, когда каждый сверх меры ограничен своей специализацией, надо иметь прочную, как скалу, научно обоснованную базу. К тому же, необходимо обладать скромностью».
Приходилось Алехину в те годы выступать и с сеансами одновременной игры, в том числе вслепую. Надо полагать, что его противники из Третьего рейха, среди которых были и фашистские военачальники, не испытывали особо приятных чувств, произнося слово «сдаюсь». Их самолюбие не могло не задевать понимание того, что они признавали свое поражение перед русским гроссмейстером, гражданином оккупированной Франции.
Легенда тех дней: игравший в сеансе черными эсэсовский генерал сдался, а Алехин развернул доску и предложил продолжить игру с конечной позиции. Генерал сдался вторично. Алехин снова повернул доску и продолжил игру с момента капитуляции противника. Генерал, потерпев поражение в третий раз, взбешенный выбежал из игрового зала… Это была его, русского чемпиона, форма сопротивления! Он словно бы показывал любимой России: я их бью на шахматных полях, а народ мой пусть разгромит фашистов на поле брани.
После Мюнхенского турнира Алехин переехал из Парижа на короткое время в Краков, а в 1942 году переселился на жительство в Прагу- Он всяческими путями стремился ограничить свои контакты с фашистами, выйти из-под их контроля.
В конце 1942 года Алехина сразила болезнь — скарлатина, и 24 декабря он был помещен в пражскую больницу. Не имея средств к существованию, он вскоре был вынужден покинуть больницу и принять участие в различных выступлениях и турнирах. Иначе немцы могли бы лишить его продовольственных карточек.