Алекс
Шрифт:
В тот же момент я понял: должно быть, это борцы за свободу. Я чувствовал это; то же ощущение в кончиках пальцев, что и тогда, если я должен был выполнить задание, например, забрать у скупщика краденое, и вдруг что-то шло не так – или коп под прикрытием околачивался поблизости, или не удавалось выйти на связь. Тогда мне приходилось, опустив голову, двигаться дальше и перегруппировываться.
Позже я обнаружил, что в нижних камерах одновременно распахнулось несколько сотен дверей. Неполадки в системе. Несколько сотен заключенных попыталось сбежать, и лишь дюжине это удалось, пока полиция и регуляторы
Наша дверь оставалась закрытой на засов, закрытой намертво.
Я бил по ней до хруста в костяшках пальцев. Я кричал до тех пор, пока у меня не пересохло в горле. Мы все кричали. Все мы, из Отделения №6, забытые, оставленные здесь гнить. Минуты, прошедшие с тех пор, как погас свет, казались вечностью.
– Выпустите меня!
– кричал я снова и снова. – Выпустите меня, я один из вас.
И вдруг – о чудо – маленький конус света от фонарика, мечущийся по полу коридора, и отзвук быстрых шагов. Я признаю: я попросил, чтобы меня выпустили первым. Я не очень горжусь этим. Я провел пять месяцев в этой адской дыре, и побег был лишь в одном шаге от двери. Дни, годы минули, прежде чем моя дверь открылась.
Но она открылась. Открылась.
Я узнал парня, державшего ключи. Я знал, что его зовут Кайл, хотя, сомневаюсь, что это было его настоящее имя. Я видел его на одном или двух из собраний сопротивления. Мне он никогда не нравился. Он всегда носил плотные, с пуговицами на воротнике рубашки и тугие брюки, и выглядел так, будто белье врезается ему между ягодиц.
Но в тот раз он был одет по-другому. Он был весь в черном, в лыжной маске, сдвинутой назад так, чтобы было видно лицо. Клянусь, в тот момент я готов был расцеловать его.
– Давай, давай!
Хаос. Ад. Вспышка, сопровождающая включение аварийных огней, освещающих все вокруг при помощи стробов: заключенных, хватающих друг друга в попытке выбраться через дверь, и охранников, размахивающих дубинками или стреляющих наугад прямо в толпу, в надежде остановить ее. Тела, лежащие в коридорах, и кровь, размазанная по линолеуму, кровь, запятнавшая стены.
За все время моего пребывания в Крипте я узнал, что в подвале рядом с прачечной есть служебный вход. К тому времени, как я добрался до первого этажа, копы уже заполнили помещение, все в защитных снаряжениях и масках, делающих их похожими на жуков.
Вопль стоял жуткий. Не было даже малейшей возможности услышать то, что кричали полицейские. Я увидел, как в пяти футах от меня женщина, одетая в больничный халат и хлопчатобумажные тапочки, с помощью ручки нанесла удар в шею одному из копов. Молодец, - подумал я.
Как я уже сказал: я не очень горжусь этим.
Я услышал отрывистый хлопок, шипение, и как что-то рикошетом отскочило от пола в коридоре. Почувствовал сильное жжение в глазах и горле и понял: полицейские пустили слезоточивый газ, и если я не выберусь сейчас, то уже никогда не смогу выбраться. Я добрался до бельепровода, дыша через грязную ткань своего рукава. Я отталкивал людей со своего пути, если они мешали мне. Не обращая на них внимания.
Вы должны меня понять. Я думал не столько о себе, сколько о ней.
Это был большой риск, но у меня не было выбора. Я забрался в спускной
Наконец, я очутился внизу, приземлившись прямо на гору из простыней и наволочек, от которых несло потом и кровью и чем-то еще, даже страшно подумать, чем. Но я был в безопасности, и ничего себе не сломал. В помещении было темно и пусто, старые стиральные машины стояли без движения. Как и во всех прачечных, воздух там был сырой и влажный, словно гигантский язык.
Где-то наверху все еще слышались крики и звуки выстрелов, они усиливались и искажались, проходя сквозь металлический спуск бельепровода. Это было похоже на конец света.
Но это был не конец.
Выбежать из прачечной, завернуть за угол – и все. Служебный вход должен был находиться под сигнализацией, но я знал, что сотрудники отрубили ее, чтобы иметь возможность выбегать на перекур.
Итак: оставалось ринуться на свободу, прямо в бурный темный поток реки Презампскот. Прямо на волю.
Для меня, это было только начало.
Как я любил ее?
Я расскажу сейчас.
Веснушки на ее носу, как тени маленьких пятнышек; то, как она закусывала нижнюю губу в моменты раздумий, то, как раскачивался при ходьбе ее хвостик, и то, как она выглядела, когда бежала – словно была рождена для этого. То, как идеально она умещалась на моей груди; ее запах, прикосновения ее губ и кожи, всегда теплых и мягких. И ее улыбка. Она улыбалась, будто знала какую-то тайну.
То, как она придумывала новые слова, когда мы играли в Скрабл. Хайдум (запрещенная музыка). Грофп (еда из ресторанчика). Квоу (звук, который издает маленький утенок). То, как однажды она через отрыжку проговорила весь алфавит, и я так сильно смеялся, что у меня чуть газировка из носа не полилась.
И то, как она смотрела на меня каждый раз: словно я мог уберечь ее от всего зла этого мира.
Это был мой секрет: на самом деле это она сберегла меня.
Я не сразу нашел старый хоумстид. На его поиски ушел практически весь день. Я пересек реку и оказался в незнакомой мне части Дебрей, без единого знака, чтобы указать мне путь. Я знал, что мне нужно двигаться на юго-восток, и поэтому двигался вдоль периметра города, ни на миг не упуская его из виду. Стоял жуткий мороз, но солнце светило ярко, и лед, покрывавший ветки деревьев, отступал. У меня не было куртки, но я не чувствовал холода.
Я был свободен.
Где-то в округе должны были находиться борцы за свободу, беглые заключенные из Крипты. Но лес застыл без движения, безмолвный и пустой. Иногда я замечал тени, мелькающие среди деревьев, но когда я оборачивался, то видел, что это всего лишь олень, убегающий в испуге, или енот, двигающийся, съежившись, в сторону подлесья. Позже я узнал, что Инцидент в Портленде осуществила маленькая, хорошо натренированная группа – всего из шести человек. Четверо из них были пойманы, подверглись пыткам и были казнены как террористы.