Александр Беляев. Собрание сочинений в 8 томах. Том 1
Шрифт:
*
Самым фантастическим из всех замыслов Беляева до сих пор остается мысль о человеке — амфибии. Трагическая судьба Ихтиандра в какой-то мере, может быть, приоткрывает нам, что Беляев и сам видел всю сложность и трудность жизни человека — рыбы. Но Беляев никогда не был доктринером в фантастике. Каждый замысел его, кроме прямой цели, преследовал и косвенные возможности — поиски обходных путей, поиски непроложенных дорог к осуществлению задуманного. Амфибий еще нет, может быть их и не будет — не потому, что это невозможно, а потому, что такие же страстные мечтатели, как Беляев, воодушевленные той же мечтой, прокладывают сегодня иной, более простой путь к овладению морскими глубинами. От первых аквалангов исследователи моря прошли за каких-нибудь пятнадцать лет огромный путь. Смелые товарищи Жака Кусто уже построили на дне Средиземного моря подводный дом и прожили там длительное время. Другие уже опускались в морские
Замыслу «Вечного хлеба» дал толчок успех опытов академика Баха, который сумел получить необыкновенной сложности органическое вещество, близкое к живому белку. И здесь, вдохновляемый большой человеческой мечтой, Беляев сумел не то чтобы предугадать, а скорее предощутить главное направление биологии наших дней. Рано или поздно потребности общества должны были поставить перед наукой задачу воссоздания живого белка, живой клетки, а затем — синтетической пищи. В 60–е годы нашего века эта проблема впервые получила надежную научную базу. Уже сделаны первые шаги по синтезу простейших «живых молекул»: в пробирках Доти и Mapмура, как некогда в пробирке Баха, из элементарных «кирпичиков» — нуклеотидов строятся огромные молекулярные цепи «почти живой» ДНК.
Необычайно современно звучит сегодня беляевский «Властелин мира». Проблемы телепатии, или биологической. радиосвязи, в последние годы все чаще появляются на страницах научно — популярных журналов и серьезных книг. Они перестают быть объектом насмешек и становятся предметом серьезного научного изучения. В книгах Васильева и Кажинского перечисляются десятки экспериментов, поставленных в лабораториях разных стран, где исследуется деятельность высшей нервной системы. В Париже Дельгадо удалось, записав токи действия коры мозга на магнитную пленку, воспроизвести их, усилить и передать в мозг подопытному животному. В ответ он получил точно те же реакции, которыми вызывались записанные ранее колебания. В лаборатории Анохина нащупали «центр удовольствия» у крыс: раздражение этого участка коры мозга вызывает удивительные, радостные ощущения у животного, и оно готово целые сутки подряд повторять этот эксперимент. Наступление на мозг идет широчайшим фронтом — от математической кибернетики до физиологии, и время осуществления беляевских предвидений неизмеримо приблизилось.
Беляевский Престо тоже перестанет скоро быть фантастическим героем и станет героем научных докладов и ученых конференций. С тех пор как профессор Петруччи проследил жизнь человеческого зародыша до двухмесячного возраста, с тех пор как молекулярная биология обнаружила материального носителя наследственности и разгадала наследственный код, даже самые осторожные ученые говорят об «управляемой наследственности», о переделке человеческого организма и ликвидации его несовершенств в таких выражениях, какие не могли присниться самому пылкому фантасту полвека тому назад.
В споре со скептиками и пессимистами прав оказался Беляев, потому что в споре мечты с очевидностью здравого смысла не могла не победить мечта. В одном из журналов помещена была как-то поучительная картинка. На ней изображены были три кривые развития науки: самая нижняя, самая пологая — по предвидениям ученых; вторая, более крутая — по представлениям фантаста; третья взвивалась резко вверх, как след реактивного самолета, — это был могучий взлет действительности.
Не удивительно поэтому, что сотни сравнительно узких, порой технических идей, рассыпанных в беляевских романах о социалистическом будущем, стали реальностью уже на наших глазах. Он говорил о городах в Арктике, о дворцах и санаториях для строителей Заполярья — мы вспоминаем Норильск, Игарку. Он писал о гигантской плотине на Волге, о морских нефтепромыслах на Каспии, об электрифицированном сельском хозяйстве и агрогородах — все это уже отмечено датами на листках наших календарей. Он мечтал о космической лаборатории, о полете на Венеру, о покорении внутриядерной энергии — как будто предвидел наши спутники, межпланетные лаборатории, Воронежскую атомную электростанцию, как будто видел наш сегодняшний день.
*
Беляев удивительно современен и останется таким, потому что в свое время он смело поднялся над равниной завтрашних дней, чтобы увидеть горизонты далекого будущего. И время обессмертило его.
Беляев сам для себя огромной ценой решил вопрос, который сегодня снова с небывалой остротой возник перед советской фантастикой. Это вопрос о праве на далекую мечту, вопрос о том, насколько может фантаст «не признавать» «запреты» сегодняшней науки.
Беляев никогда не порывал связи с научной основой. Он не придумывал ради чистого вымысла. Для него слишком дорого было будущее, чтобы он позволил себе подменять его вымышленным, придуманным миром. Но вместе с тем он не был и рабом научных догм, не признавал «запретных» тем в науке, а стало быть в фантастике. Его замыслы в биологии того времени равноценны сегодня отрицанию абсолютности выводов из теории относительности или невозможности мгновенного проникновения сквозь пространство. Секрет беляевской фантастики, ее жизненность заключаются в удивительной смелости, с которой Беляев отбрасывал «абсолютные» научные истины и отстаивал право фантаста — право человека — на самую дерзкую мечту. Он был весь в движении, в стремлении вперед, в порыве в будущее — может быть, поэтому все сегодняшние научные истины казались ему мгновенными, относительными, релятивными. И, может быть, именно поэтому он с такой поразительной силой увидел то, что не увидели многие более ученые его современники?
Это право на мечту далекого прицела, доказанное творческой победой Беляева, — самое большое завоевание и самый важный принцип сегодняшней советской фантастики. Смелость мечты — вот что роднит романы Беляева с лучшими книгами нынешней фантастики.
И в другом важнейшем, принципиальном споре Беляев оказывается сегодня на передовой линии советской фантастики.
Огромные успехи науки, особенно кибернетики, и успехи в завоевании космоса порой закрывают от наших фантастов тех, кто подготовляет и завоевывает эти успехи. — самих людей. В некоторых книгах «формулы», то есть сами научные проблемы, увлекательнейшие и острейшие научные идеи большой сложности, вытесняют людей — самое сложное и самое главное во вселенной.
Творческие поиски современной советской фантастики иногда развиваются как будто по двум разным путям: «Формулы без людей» или «люди без формул».
Фантастика Беляева во всей ее многогранности никогда не была односторонней. Научные проблемы, «формулы» не были для Беляева ни предлогом для выдумки, ни балластом. Они не могли быть такими, потому что именно в них выражалось главное — высокая мечта о человеческом счастье. Но мечта эта не была самоцелью. Она служила людям, она помогала им, с ней они становились лучше, богаче, счастливее. Поэтому всегда и всюду тема человеческого счастья была ведущей темой в книгах Беляева. Главными героями ее были не научные идеи, какими бы сложными и увлекательными ни были они сами по себе, а люди, всегда и прежде всего — люди. Лишенный людей, мир беляевской фантастики теряет все свое очарование, теряет романтику, сказочность, лишается глубины и цвета, красок и звуков.
Беляев заложил основы творческих принципов советской фантастики. В его книгах впервые сформировалось ее идейное лицо. В них с наибольшей страстностью были провозглашены и воплотились ее гуманистические идеалы — одушевленность идеями человеческой и социальной справедливости, взволнованное обличение всех форм угнетения, вера в величие человека, его разума, в его неограниченные возможности, убежденность в праве человека на счастье.
Беляев дорог и нужен читателям, потому что он мечтает вместе с ними. Его романтическая сказка — мечта волнует сердца, наполняет жизнь радостным и нетерпеливым ожиданием великих свершений. Рассказывая о венерианских ящерах и летающем юноше, о повелителе мысли и покорителях Арктики, он рассказывает о самом главном в человеке — о необходимости всегда и везде непримиримо сражаться за мечту против равнодушия, за добро против зла, «бороться и искать, найти и не сдаваться». Он рассказывает и о том главном, что составляет дух нашего времени — о большой, гуманной идее добра, человеческой справедливости. Эта мысль незаметно ведет воображение из мира юношеских сказок в большой мир больших идей, где речь идет уже о социальной справедливости, о судьбах человечества, о трудной борьбе и историческом оптимизме.
Б. Ляпунов,
Р. Нудельман
Остров Погибших Кораблей
Текст печатается по изданию:
Александр Беляев,
Остров Погибших кораблей.
Детгиз, 1960.
Часть первая