Александр Гумбольдт. Его жизнь, путешествия и научная деятельность
Шрифт:
Майор Гумбольдт женился в 1766 году на вдове некоего барона Ф. Гольведе, урожденной Коломб. С нею в семью Гумбольдтов явилось и богатство. Ей принадлежал замок Тегель, дом в Берлине и другое имущество.
От этого брака родились двое сыновей: старший, Карл-Вильгельм, впоследствии знаменитый филолог, публицист и государственный деятель – в 1767 году в Потсдаме; младший, Фридрих-Генрих-Александр, будущий «Аристотель XIX века» – 14 сентября 1769 года в Берлине.
Детство свое оба брата провели в Тегеле. условия, при которых они росли и воспитывались, были как нельзя более благоприятны для развития. Правда, сама по себе среда, к которой они принадлежали по рождению, не отличалась высокими идеалами: мелкое провинциальное дворянство, спесивое и чванное, презиравшее «писак» и «аптекарей» (то
1
вольнодумцев (фр.)
Самое разнообразное общество посещало Тегель. Дипломаты, военные, придворные, профессора, литераторы – вот пестрый круг, в котором вращались Гумбольдты. Между прочим, в 1778 году Тегель посетил Гете, сопровождавший своего герцога (Веймарского) в Берлин на большие маневры. Александру в то время было девять лет, и очень возможно, что знакомство с великим поэтом-натуралистом оставило след в душе ребенка. Из других посетителей можно упомянуть о наследном принце (впоследствии король Фридрих-Вильгельм III), который навещал Гумбольдта по крайней мере однажды в год.
Оба мальчика получили домашнее воспитание. В то время с легкой руки Ж.-Ж. Руссо педагогические вопросы вошли в моду. Идеи «естественного воспитания» проникли в Германию и нашли здесь горячих приверженцев в лице Базедова, Рохова и других. Первым воспитателем Гумбольдтов был Иоахим-Генрих Кампе, впоследствии прославившийся на педагогическом поприще. Впрочем, он пробыл у них недолго и оставил дом Гумбольдта, когда Александру было всего три года. Ввиду этого вряд ли можно говорить о каком-либо влиянии его на ребенка.
За Кампе следовали несколько других воспитателей, тоже недолго остававшихся в семье Гумбольдта; наконец, в 1777 году он пригласил в качестве гувернера Христиана Кунта, двадцатилетнего молодого человека, который по недостатку средств должен был прервать свое собственное академическое образование.
Кунт оставался в семье Гумбольдта, пока не выросли оба мальчика, да и потом управлял их делами, и на всю жизнь сохранил с ними дружеские, семейные отношения. Это был человек разносторонних знаний, с энциклопедическими устремлениями, знакомый с немецкой, французской и латинской литературой, философией и историей, поклонник Руссо, старавшийся придать воспитанию своих питомцев по возможности универсальный характер.
В 1779 году, когда Александру не исполнилось еще десяти лет, умер его отец – майор Гумбольдт. Смерть его не внесла изменений в воспитание мальчиков. Госпожа Гумбольдт оставила воспитателем Кунта и сохранила прежний строй и порядок жизни. Вообще это была женщина рассудительная, спокойная и неизменная в своих привычках, обязанностях и склонностях. В письме одной из знакомых, госпожи де ла Мотт-Фуке, мы находим следующую характеристику ее: «Все осталось по-старому в доме Гумбольдта. Люди и образ жизни те же, что и раньше. Но мне всегда будет недоставать его (то есть старика Гумбольдта). Его живой, веселый разговор представлял прекрасный контраст с тихим спокойствием и солидностью его жены. Она сегодня выглядит так же, как вчера и как будет выглядеть завтра. Та же прическа, что и десять лет назад – всегда гладкая, скромная, аккуратная. При этом бледное, тонкое лицо, на котором никогда не заметишь признаков хотя бы малейшего волнения; спокойные,
В 1780 году у Гумбольдтов прибавился еще учитель, доктор Людвиг Гейм, пользовавшийся впоследствии большою известностью как врач и филантроп. Он занимался с детьми ботаникой и ознакомил их с системой Линнея. Занятия сопровождались экскурсиями в окрестностях Берлина и разнообразились рассказами о поездках Гейма по разным странам Европы.
Александру наука давалась туго. Память у него была хорошая, но быстротой соображения он не отличался и далеко отставал в этом отношении от Вильгельма, который легко и быстро схватывал всякий предмет.
Не только в это время, но и значительно позднее мать его и Кунт опасались, что он «вовсе не способен к учению».
Странно звучат эти слова в применении к Гумбольдту, но, как мы знаем, многие из великих людей отличались в детстве неспособностью, или, по крайней мере, казались неспособными окружающим. Назовем хоть Ньютона, или – в совершенно другой области – нашего Пушкина. Должно заметить, однако, что уже в ранней молодости Гумбольдт производил на некоторых иное впечатление, чем на мать и воспитателя. «Вильгельм, – пишет упомянутая уже госпожа де ла Мотт, – при всей своей учености, по-моему, просто педант. Но у него всегда есть острота (le mot pour rire) в запасе и потому его любят в семье как ангела… Александр скорее маленький чертенок; впрочем, он очень талантлив».
Не в этом ли недоверии к способностям мальчика должны мы искать причину его горьких отзывов о своем детстве? «Здесь, в Тегеле, – писал он много позднее, – я жил среди людей, которые любили меня, желали мне добра, но с которыми я не сходился ни в одном впечатлении – вечно одинокий, вечно стесняясь и принуждая себя к притворству, жертвам и прочему. Даже теперь, свободный и независимый, я не могу наслаждаться окружающей меня роскошной природой, так как каждый предмет возбуждает горькие воспоминания о детстве».
Несмотря на доброту и заботу матери, самолюбие ребенка оскорблялось недоверием к его способностям и несколько небрежным отношением к его занятиям.
В 1783 году братья вместе со своим воспитателем переселились в Берлин. Требовалось расширить их образование, для чего были приглашены различные ученые. Проповедник Леффлер, приобретший известность довольно вольнодумным сочинением об отцах церкви и неоплатонизме, преподавал им древние языки; Лебо де Нанс – новые; Энгель, Клейн, Дом – все более или менее известные ученые – читали им философию и юридические науки. Вообще образование имело по преимуществу филологический и юридический характер, который определяли склонности старшего брата, уже тогда обнаруживавшего страсть к изучению языков. Младший интересовался преимущественно естествознанием, но его стремлениям не придавалось особенного значения ввиду его предполагаемой «неспособности к наукам». Со стороны некоторых родственников эта любовь вызывала даже насмешки: какая-то тетенька, жена камергера, спросила его однажды, не собирается ли он сделаться аптекарем. «Да уж лучше аптекарем, чем камергером», – отвечал Гумбольдт, никогда не лазивший в карман за словом.
Братья занимались вместе, и младший изо всех сил тянулся за старшим. Трудолюбие и упорство возмещали недостаток способностей.
Общество, в котором они вращались, было разнообразное и блестящее. В числе их знакомых можно упомянуть об известной Рахили (жене Варнгагена фон Энзе) и Генриетте Герц, считавшейся тогда «самой блестящей женщиной Берлина».
В то время (1785–1787 годы) уже был прочитан гетевский «Вертер» (1774 год) и только что вышел в свет «Дон-Карлос» Шиллера. Среди образованного общества было в моде сентиментальное настроение, восторженность, поэтический экстаз в манерах и разговоре… То, что теперь нам кажется слащавой и приторной чепухой – «дух пылкий и немного странный, всегда восторженная речь» и т. п. – в то время нравилось и трогало сердца.