Александр Гумбольдт. Его жизнь, путешествия и научная деятельность
Шрифт:
Для подготовки к путешествиям он занимался практической астрономией, определением широты и долготы мест и тому подобное. Среди этих занятий получил он в 1796 году известие от брата о смерти матери, болевшей уже более года. Таким образом, исчезло главное препятствие его планам: мать не хотела отпускать его в отдаленное путешествие. В письме к Фрейеслебену Гумбольдт так передает свое впечатление от смерти матери: «Я давно уже приготовился к этому. Смерть ее не огорчила меня, но скорее успокоила: по крайней мере, она недолго мучилась. Только один день она испытывала большие страдания, чем обыкновенно. Она скончалась спокойно. Ты знаешь, друг мой, что мое сердце не может особенно огорчаться этой потерей: мы всегда были чужды друг другу».
Тотчас по получении известия Гумбольдт отправился в Йену,
Прежде всего он вышел в отставку, решившись в будущем жить исключительно для науки.
В Йене он вошел в близкие отношения с Гете и Шиллером. Первый был в восторге от своего нового знакомца, но Шиллер отозвался о нем очень резко. «Я еще не составил себе определенного представления о нем, – писал он Кернеру, – но думаю, что, при всех своих талантах и неустанной деятельности, он никогда не создаст в науке ничего крупного; мелкое беспокойное тщеславие руководит его деятельностью. Я не заметил в нем ни искры чистого, объективного интереса, и, как это ни странно покажется, я нахожу, что при огромных знаниях у него не хватает разума, а это – самое скверное при его занятиях. Это – голый, режущий рассудок, который пытается измерить природу, неизмеримую и недоступную, и с дерзостью, для меня непонятной, думает вместить ее в рамки своих формул, часто скрывающих под собою только пустые слова и всегда узких. Короче, мне кажется, что он слишком мало восприимчив для своего предмета и очень ограниченный человек». [2]
2
Гумбольдт отзывался о Шиллере не менее резко, находя, что тот «облекает занятые у других мысли в несносную напыщенность»
Резкость этого отзыва, вероятно, объясняется скептической и холодной натурой Гумбольдта. Мы только что видели, какое впечатление произвела на него смерть матери, быть может, и не умевшей оценить способности сына, но все же заботливой и нежной, добросовестно исполнившей свой долг в отношении детей. Но Гумбольдт и вообще, по-видимому, не отличался способностью к сильным привязанностям. Гуманный и приветливый к людям, всегда готовый помочь словом и делом каждому – и действительно помогавший в тысяче случаев, – он, как это часто бывает у подобных людей, не чувствовал сильной любви к кому-либо в частности – особенно теперь, в молодости, когда в нем кипел избыток сил, и в голове теснились грандиозные планы будущих работ и путешествий.
Чувствительность, поэтическая лихорадка, «кисельные чувства» (Breiigkeit des Gem"uths), как он выражался, всегда встречали с его стороны насмешку, что, конечно, не могло нравиться Шиллеру, вечно переполненному энтузиазмом.
Проницательный и ясный ум его не терпел туманных умозрений. Это, конечно, тоже не могло нравиться людям, которые находят грубым и неуютным прочное здание науки и видят грандиозные дворцы в карточных домиках метафизики. Но упреки, подобные упрекам Шиллера, всегда сыпались на головы величайших деятелей науки. Им подвергался и Дарвин, и Ньютон, и Лаплас, им, без сомнения, и впредь будут подвергаться великие ученые, потому что всегда найдутся люди, для которых простое, ясное и определенное будет казаться узким, пошлым и сухим, а туманное, расплывчатое и непонятное – возвышенным и величавым…
Из Йены братья отправились в Берлин для приведения в порядок дел о наследстве, которыми занялся их бывший ментор Кунт. Александру досталось состояние круглым счетом в 85 тысяч талеров.
Покончив с делами, они намеревались съездить в Италию. Александру хотелось ознакомиться с действующими вулканами; Вильгельма, филолога и эстета, привлекали памятники классической древности. Болезнь жены Вильгельма задержала их на несколько недель в Дрездене; по выздоровлении ее вся семья отправилась в Вену, но тут опять вышла задержка. Война в Италии и победы Бонапарта заставили Гумбольдтов отказаться от поездки.
В октябре 1797 года Вильгельм с семьей отправился в Париж, Александр с Леопольдом фон Бухом в Зальцбург, где провел зиму 1797/1798 года, занимаясь геологическими и метеорологическими исследованиями.
Здесь
За этой неудачей последовало несколько других. Вообще время тогда было не совсем благоприятное для больших экспедиций. Брожение, охватившее всю Европу, беспрестанные войны, политические передряги не оставляли в покое и мирных ученых. Правительства, подозрительно следившие друг за другом, не доверяли и ученым путешественникам, склонны были подозревать в их экспедициях тайные политические цели.
Политическая неурядица помешала путешествию Гумбольдта в Египет; из-за нее же он должен был отказаться от планов кругосветного плавания. В Париже он узнал, что директория намерена снарядить экспедицию вокруг света с научными целями под начальством капитана Бодэна. В качестве натуралистов ее должны были сопровождать Мишо и Бонплан. Гумбольдт поспешил познакомиться с ними и особенно близко сошелся с последним, молодым ботаником, страстно преданным своей науке и, так же как Гумбольдт, мечтавшем о путешествии.
Экспедиция, однако, не состоялась. Финансы Франции были в самом плачевном состоянии, а между тем непрерывные войны, которым и конца не предвиделось, требовали больших издержек. Ввиду этого директория решила отказаться от экспедиции.
Думал было Гумбольдт присоединиться к экспедиции французских ученых в Египет, но поражение французского флота от Нельсона при Абукире прекратило сношения Франции с Александрией.
В то время как эти различные планы составлялись и терпели крах, Гумбольдт жил в Париже, вращаясь главным образом в кругу ученых. Париж понравился ему и навсегда остался его любимым городом. Он перезнакомился и подружился с самыми выдающимися натуралистами и математиками того времени и приобрел огромную популярность во французском обществе.
Осенью 1798 года случилось ему познакомиться с шведским консулом Сквельдебрандом, который отправлялся в Алжир с подарками дею от шведского правительства. Гумбольдт решил воспользоваться этим случаем для путешествия по Африке. Консул охотно согласился перевезти его в Алжир, и Гумбольдт, запасшись необходимыми инструментами, отправился вместе со своим новым другом, Бонпланом, в Марсель, куда должен был явиться шведский фрегат, чтобы перевезти консула и его спутников. Но тщетно они ожидали его в течение двух месяцев, ежедневно взбираясь на гору «Notre Dame de la Garde», откуда открывался широкий вид на море и можно было видеть приближающиеся корабли, – фрегат не являлся, и, наконец, пришло известие, что он сильно пострадал от бури и не явится раньше следующего года.
Возвращаться, однако, было чересчур обидно, да и вид моря раззадорил жажду к путешествиям; поэтому друзья решили ехать во что бы то ни стало. В Марселе стояло небольшое судно, отправлявшееся в Тунис; капитан его взялся перевезти наших путешественников. К счастью, вовремя пришедшее известие об аресте всех французов в Тунисе удержало Гумбольдта. При таких условиях нечего было и думать о путешествии в Африку. Ввиду этого Гумбольдт и Бонплан решились отправиться пока в Испанию и там поискать случая к дальнейшему путешествию. Америка, Африка, Азия – для них было в сущности безразлично: все страны одинаково новы и, стало быть, одинаково интересны; им хотелось, собственно, увидеть тропический мир, ознакомиться с тропической природой. Пока приходилось довольствоваться той, которая была под руками. Впрочем, и в ней имелось достаточно материала для исследований: во время поездки по Испании Гумбольдт определил высоту многих пунктов, изучал климатические условия страны, орографию и прочее; Бонплан собирал растения.