Александр I
Шрифт:
– То-то, а то вдруг герой и без усов.
– Больше для него чести, – вступил в разговор Гарин.
– Больно руки-то у вас малы да нежны, боюсь – сдержат ли они саблю острую?
– Не беспокойтесь, господин ротмистр, мне не привыкать, не одну сотню французских голов снесу.
– Молодец! Право, молодец! А Наполеона не боитесь?
– Чего бояться! Он такой же человек; мне увидать его хочется!
– Зачем? Он съест вас! – добродушно засмеялся Пётр Петрович.
– Подавится!
– Он прожорист – целую Пруссию съел и не поморщился. Да и не одну Пруссию, а всю неметчину, – смеялся Зарницкий.
– А русским подавится! – говорил Дуров, стараясь попасть в тон с ротмистром.
– Молодчина! Люблю!
– Прошу, господин ротмистр, любить и жаловать.
– Ну,
– Ваше благородие! – позвал Щетина ротмистра, когда из барака вышли Гарин и Дуров.
– Ну, – откликнулся Пётр Петрович своему денщику.
– А ведь он девка!
– Что?
– Девка, говорю, ваше благородие, – утвердительно промолвил старик денщик.
– Щетина, ты рехнулся!
– Верно говорю, девка.
– Пошёл вон, ты с ума сошёл! Казака принял за девку!
– Рожа-то у казака девичья, вы всмотритесь-ка, ваше благородие.
– Это, пожалуй, и так: лицо у казака очень нежное, похоже на девичье.
– Девка, ваше благородие. Как есть девка, во всей, значит, форме.
– Врёшь, Щетина!
– Не вру, узнаете сами!
– Врёшь, говорю!..
– Слушаю, ваше благородие. А только казак – девка.
– Молчать! Старый дурак!..
Спор ротмистра с денщиком, может, продолжался бы и ещё, если бы в барак не вбежал Николай Цыганов и громко проговорил:
– Пётр Петрович, фельдмаршал приближается!..
– Как? Едет? – Ротмистр стал быстро застёгиваться.
– Недалеко; меня князь к вам послал известить вас.
– Спасибо, спасибо, я сейчас…
– Спешите, Пётр Петрович, все офицеры в сборе…
– Сейчас, сейчас…
Зарницкий пристегнул саблю и быстро вышел из барака.
ГЛАВА VI
Генерал-фельдмаршал граф Каменский-первый, шестидесятилетний полуслепой старик, приехал в действующую армию с большою властью. Армию застал фельдмаршал далеко не в завидном положении: фуража было немного, оружия тоже; кроме того, в рядах русских солдат находилось много больных, да и сам фельдмаршал был болен. Продолжительная езда и тревожное состояние надломили здоровье старика. Ещё из Вильны граф Каменский, между прочим, доносил императору:
«Я лишился почти последнего зрения: ни одного города на карте сам отыскать не могу и принуждён употреблять к тому глаза моих товарищей. Боль в глазах и голове; неспособен я долго верхом ездить; пожалуйте мне, если можно, наставника, друга верного, сына отечества, чтобы сдать ему команду и жить при нём в армии. Истинно чувствую себя неспособным к командованию столь обширным войском».
Подъезжая к Пултуску, где собрана была наша армия, граф Каменский, подражая великому Суворову, из удобного дорожного экипажа пересел в простую тележку и прибыл в ней в главную квартиру; встреча была ему восторженная; солдаты громкими радостными криками приветствовали своего маститого вождя. Фельдмаршал ласково смотрел своими больными глазами на солдат и поклонами отвечал на их приветствие.
Приняв предводительство над армией, граф Каменский оставил в занимаемых ею позициях: генерала Беннигсена у Пултуска, графа Буксгевдена у Остроленска, Эссена 1-го у Бреста и Лестока у Страсбурга. В авангарде стояли: Остерман, [41] Барклай де Толли и другие. Французские корпуса были так расположены: маршалы Бернадот, Ней [42] у Торна, Сульт и Ожеро [43] у Плоцка; императорская гвардия и большая часть кавалерийских резервов были в предместьях Варшавы, а маршал Даву [44] – вблизи Модлина.
41
Остерман-Толстой Александр Иванович (1770–1857) – граф, генерал-лейтенант, позже – генерал от инфантерии.
42
Ней, Мишель (1769–1815) – герцог Энгиенский, маршал Франции.
43
Ожеро, Пьер Франциск-Карл (1757–1816) – герцог Кастильонский, маршал и пэр Франции. После описываемых событий командовал французским обсервационным корпусом в Берлине.
44
Даву, Людовик-Никола (1770–1823) – герцог Экмюльский, маршал Франции, командир пехотного корпуса. В кампанию 1812 г. его нерешительность позволила соединиться 1-й и 2-й русским армиям. При отступлении Наполеона из Москвы командовал арьергардом французской армии.
В тот же день, когда русская армия встречала своего вождя, Варшава устроила пышную встречу непобедимому Наполеону, мнимому воскресителю Польши. Громкая музыка, звон колоколов, пушечная пальба, громкие крики приветствия не умолкали в течение целого дня. Поляки торжествовали, говорили приветственные речи Наполеону. Он недолго пробыл в Варшаве и спешил к своей армии, которою он сам руководил.
Одиннадцатого декабря французы подошли к реке Вкре и начали переправляться через реку на другой берег. Наши солдаты открыли по французам сильный огонь и заставили их вернуться назад. Три раза неприятель покушался перебраться на другой берег и три раза с большим уроном возвращался назад; часть французов успела переправиться через реку в другом месте; они укрепились здесь и наскоро стали строить мост. Барклай де Толли приказал ротмистру Зарницкому со своим эскадроном атаковать французов. Пётр Петрович блестяще выполнил этот приказ – смял и рассеял неприятелей. В этой схватке особенно отличался своим мужеством и неустрашимостью молодой казак Дуров: он на своём Алкиде делал просто чудеса храбрости и рубил своею тяжёлою саблей направо и налево.
– Ну, юноша, удивил ты меня! Ещё одно такое молодецкое дело – и ты георгиевский кавалер. Молодец! О твоём подвиге я донесу начальству, – говорил Зарницкий, дружелюбно хлопая по плечу казака-мальчика. – Я думал, ты в обморок упадёшь от страха, а ты, братец, герой… Да ты не ранен?
– Нет, господин ротмистр, – весь сияя от радости, ответил Дуров.
– А дело было жаркое и бесполезное.
– Как? – удивился казак.
– Да так, французы всё-таки перейдут через реку.
– Мы не допустим.
– Ох, храбрец, или забыл пословицу: «сила ломит солому». Наполеон – сила, и большая сила.
Предсказание ротмистра сбылось: французы всё больше и больше переходили на наш берег. Поражаемый пушечным и ружейным огнём и видя готовившуюся против него атаку с фланга, Барклай де Толли приказал 3-му егерскому полку отступать. Французы кинулись на редут и взяли шесть пушек, первые трофеи их в настоящем походе. Командовавший орудиями капитан Лбов, с отчаяния от потери орудий, лишился ума. Таков был дух русских офицеров в описываемую нами войну. Особенно в этой схватке отличился командир 1-го егерского полка Давыдовский: его отряд был атакован со всех сторон, но, несмотря на это, Давыдовский со своими солдатами отбивал все покушения неприятеля к переправе через реку Вкру. Несмотря на убийственный огонь со стороны французов, Давыдовский стал писать Барклаю де Толли донесение, положив бумагу на спину барабанщику; он слегка был ранен в ногу – герой не обращал внимания на рану и продолжал писать; пуля скользнула по виску Давыдовского, кровь потекла по его лицу, он зажал перчаткою рану и не переставал писать; наконец, бедный барабанщик, убитый наповал пулею, упал. Давыдовский не испугался града сыпавшихся пуль и, не сходя с моста, дописал рапорт; в этом рапорте он уверял Барклая де Толли, что он отразит врагов и удержит переправу неприятеля. Вскоре Давыдовскому привезли приказ немедленно отступить.