Александр I
Шрифт:
***
В заботах о восстановлении разрушенной столицы прошла вся осень. Наконец, радость вновь вернулась в Зимний. 12 декабря, за час с небольшим до полудня, великая княгиня Мария Федоровна разрешилась от бремени сыном.
Мальчик сразу очутился под попечением деятельной бабушки, которая продумала каждую мелочь в уходе за ним.
«Только что он появился на свет,– писала Екатерина чуть позже Густаву III,– я взяла его на руки и, когда он был выкупан, перенесла его в другую комнату, где положила его на большую подушку; его завернули в ночное покрывало, и я позволила не иначе запеленать его, как по способу, который можно видеть на прилагаемой кукле3. Потом
Сейчас же о сем радостном событии жителям столицы было возвещено 201 пушечным выстрелом с Петропавловской крепости и Адмиралтейства, а в придворной большой церкви отправлен с коленопреклонением благодарственный молебен. В шесть часов вечера придворные принесли императрице поздравления.
На следующий день состоялся большой выход в Зимнем дворце, во время которого счастливую бабушку поздравляли члены Синода и иностранные послы. Вечером того же дня в своих покоях поздравления принимал Павел Петрович.
Екатерина сияла. 14 декабря она написала веселое письмо Гримму, своему souffre-douleur`у4, с которым привыкла делиться своими впечатлениями.
«Я бьюсь об заклад, что вы вовсе не знаете того господина Александра, о котором я буду вам говорить. Это вовсе не Александр Великий, а очень маленький Александр, который родился 12-го этого месяца в десять и три четверти часа утра. Все это, конечно, значит, что у великой княгини только что родился сын, который в честь святого Александра Невского получил торжественное имя Александра и которого я зову господином Александром… Но, Боже мой, что выйдет из этого мальчугана? Я утешаю себя тем, что имя оказывает влияние на того, кто его носит; а это имя знаменито. Его носили иногда матадоры… Жаль, что волшебницы вышли из моды; они одаряли ребенка, чем хотели; я бы поднесла им богатые подарки и шепнула бы им на ухо: сударыни, естественности, немножко естественности, а уж опытность доделает все остальное».
Так, с самого рождения судьба определила Александру самую неблагодарную роль – роль человека, на которого другие возлагают свои надежды. Ему не суждено было их оправдать.
20 декабря состоялось крещение великого князя. В большую церковь Зимнего дворца новорожденного на глазетовой подушке внесла герцогиня Курляндская (урожденная княжна Евдокия Борисовна Юсупова). Крестной матерью Александра была сама императрица, а заочными восприемниками – император Священной Римской империи Иосиф II и прусский король Фридрих II Великий. Таким образом будущий творец Священного союза уже с самой колыбели оказался связан духовными узами с монархами Австрии и Пруссии.
Торжества по случаю рождения Александра продолжались всю зиму. В феврале 1778 года Екатерина писала Гримму: «До поста осталось каких-нибудь две недели, и между тем у нас будет одиннадцать маскарадов, не считая обедов и ужинов, на которые я приглашена. Опасаясь умереть, я заказала вчера свою эпитафию». А виновник веселья был совершенно спокоен: спал, просыпаясь, брал грудь, и снова засыпал.
Екатерина II – Гримму, из Зимнего дворца, в марте:
«Что касается господина Александра, то о нем и речи нет; как будто бы его не было. Ни малейшего беспокойства с тех пор как он явился на свет… Это принц, который здоров, вот и все… Боюсь за него только в одном отношении, но об этом когда-нибудь скажу вам на словах: домекайте».
Гримму, посвященному в личные дела императрицы, было легко догадаться о чем идет речь. Екатерина опасалась тех, кого она именовала «m-r et m-me de Secondat»5 или «die schwere Bagage»6, а проще говоря, родителей Александра, великого князя Павла Петровича и великую княгиню Марию Федоровну, которые могли затруднить ей выполнение плана по воспитанию своего наследника, «будущего венценосца», как она откровенничала в своей заграничной корреспонденции.
Чтобы устранить это препятствие, она признала Павла Петровича и Марию Федоровну неспособными дать воспитание сыну и взяла все родительские заботы на себя. Александр был изъят из родительских покоев и помещен в одной из комнат на половине императрицы.
Екатерина приступила к делу воспитания внука во всеоружии просветительной философии и передовых педагогических теорий того времени. Руссо и Локк были заново проштудированы ею, чтобы получить из их идей квинтэссенцию педагогической мудрости. Разум и природа были призваны в главные воспитатели Александра с целью воспитать его в принципах естественной добродетели.
Можно без преувеличения сказать, что она впервые переживала материнское счастье. Некогда Елизавета I так же грубо и властно лишила его ее, тогда еще молодую великую княгиню, забрав к себе новорожденного Павла, как теперь она отнимала Александра у его родителей. Екатерина всю жизнь не могла без ужаса вспомнить русское царское воспитание, обрушившееся жаркой лавиной любви на ее сына. Физическую хилость Павла Петровича она приписывала расслабляющему воздействию нежного, тепличного ухода за ним нянек под руководством Елизаветы I. Позже Екатерина говорила, что ее свекровь буквально душила Павла своими ухаживаниями. «Он помещен был,– вспоминала она,– в чрезвычайно жаркую комнату, спеленутый фланелью, в колыбели, обитой лисьим чернобурым мехом, покрывали его стеганым на вате атласным одеялом, сверх которого еще настилали розового цвета бархатное одеяло, подбитое лисьим мехом… Пот тек у него с лица и по всему телу, вследствие чего, когда он вырос, то простужался и заболевал от малейшего ветра». Последствия Елизаветиных забот она пыталась исправить, пригласив в воспитатели Павлу Даламбера7, но осторожный философ отказался ехать в страну медведей и царей, за что Екатерина потом долго и сильно пеняла ему в письмах.
Наученная горьким опытом, Екатерина основное внимание сосредоточила на укреплении здоровья внука и приучении его с малолетства к перенесению всяческих физических невзгод, как того требовали Локк и Руссо. Сразу после крестин Александра поместили в большой прохладной комнате, где температура не превышала 15 градусов; помещение ежедневно проветривали. Ребенок лежал на кожаном матрасе в железной кроватке на ножках, во избежание поползновений нянек покачать его. Взрослые не должны были понижать голоса, находясь в комнате, которая к тому же была обращена окнами к Адмиралтейству, чтобы заранее приучить ухо младенца к пушечным выстрелам. Императрица заставляла Александра спать не в определенные часы, а по обстоятельствам, брать грудь не только постоянной кормилицы8, но и других женщин. Купали его ежедневно – сначала в тепловатой, потом и в холодной воде; летом, в жару,– так по два-три раза. Александру так полюбились купания, что он не мог равнодушно смотреть на воду: сразу просился в нее. Весной его стали выносить на воздух, без чепчика, сажали на траву, укладывали спать в тени на подушке. Строго-настрого было запрещено пеленать ребенка и надевать на него чулки; одежду Александра составляли рубашечка и жилетка, не стеснявшие движений.
«Он не знает простуды, он полон, велик, здоров и очень весел, не имеет еще ни одного зуба и не кричит почти никогда»,– с удовлетворением делилась императрица результатами воспитания Александра со своим souffre-douleur`ом.
В начале 1779 года она подробнее изложила Гримму свою систему воспитания:
«Я намерена держаться неизменно одного плана и вести это дело по возможности проще; теперь ухаживают за его телом, не стесняя этого тела ни швами, ни теплом, ни холодом и отстраняя всякое принуждение. Он делает, что хочет, но у него отнимают куклу, если он с ней дурно обращается. Зато так как он всегда весел, то исполняет все, что от него требуют; он вполне здоров, силен, и крепок и гол; он начинает ходить и говорить. После семи лет мы пойдем дальше, но я буду очень заботиться, чтобы из него не сделали хорошенькой куклы, потому что не люблю их».