Александр II
Шрифт:
– Вы не одна живёте, Софья Львовна? – понижая голос, спросила Вера.
– Сейчас одна… Это для Андрея Ивановича, когда он сюда приезжает.
Вера смутилась и покраснела. Перовская заметила её смущение.
– Когда работаешь вместе и во всём единомышленники, так естественно, что живёшь вместе, общей жизнью. В этом прелесть свободы.
– Вы… вышли замуж?
– Нет. Андрей женат. Он добивается развода, но не для себя, а для жены. Но жена не даёт ему развода. Да это нам и не нужно. Мы люди свободные, у нас нет предрассудков.
– Но как же? Брак?..
Перовская сухо засмеялась.
– Ни я, ни Андрей в Бога не верим. Для нас – Бога просто нет. Значит, нет и таинств, нет ни церкви, нет и попов.
Перовская замолчала, Вера тихо сидела и ждала, что скажет дальше эта смелая, необыкновенная девушка.
– Так вот, Вера Николаевна, – начала говорить Перовская. – Скажите, что же больше всего волнует вас? Какие
– Ах, милая Софья Львовна, так о многом, многом мне нужно расспросить вас! Так всё для меня вдруг как-то осложнилось. Ну вот хотя бы сейчас… Война… Русские войска перешли через Дунай. Везде вывешены флаги, народное ликование.
– Народное ли? – тихим голосом вставила Перовская.
– Горят газовые звёзды и императорские вензеля. Пушки палят из крепости. На спичечных коробках портреты героев. Имена Скобелева, Драгомирова не сходят с уст. Лубочные картинки… Иллюстрации Брожа…
Вера говорила всё это быстро, сразу, задохнулась, смутилась и замолчала.
– Я слушаю вас, Вера Николаевна. Что же дальше? Иллюстрации Брожа…
– И корреспонденции Суворина [185] в «Новом Времени», Крестовского [186] в «Правительственном Вестнике», Немировича-Данченко, – а более того письма моих дяди и кузена – везде восторг победы, преклонение перед героями войны и особенно перед Скобелевым. Я теряюсь. Скобелев!.. Скобелев!.. Я спросила дедушку. У него старческая мудрость. Я его уважаю. И вот что он мне вчера сказал: «Россию клянут за самодержавие. В России, мол, – касты… Всё заполонило дворянство, простому человеку хода не дают… Да герои-то наши откуда? Из народа… Скобелев! Сын генерал-адъютанта и внук солдата! Солдата!! Это – не дают хода? А? Сестра его, к слову сказать, писаная красавица – княгиня Богарне – в свойстве с герцогами Лейхтенбергскими, в родстве с императором австрийским и Наполеоном!.. Внучка солдата!.. Сдаточного [187] крепостного раба!.. Да благословлять надо такое рабство, такое самодержавие…» – вот что сказал мне вчера дедушка и что я дословно, до самой интонации его голоса запомнила. И меня это так смутило. Вдруг показалось мне, что весь прошлый год мучительных дум, колебаний, сомнений, исканий – понапрасну, что жизнь проста и несложна, что не нужно задумываться, но нужно жить вот этою старою мудростью…
185
Суворин Алексей Сергеевич (1834 – 1912) –журналист и издатель. Издавал в Петербурге газету «Новое время» и журнал «Исторический вестник».
186
Крестовский Всеволод Владимирович (1840 – 1895) – писатель. Его романом «Петербургские трущобы» современники зачитывались. Есть свидетельства, что Ф. М. Достоевский упрекал себя, что «упустил из «Эпохи» такое сокровище, как «Петербургские трущобы». Открытый Крестовским экзотический Петербург трущоб поразил читателей. Громкую известность получили антинигилистические романы Крестовского «Панургово стадо» и «Две силы», объединённые автором в дилогию «Кровавый пуф». Революционное движение показано в этом произведении как результат деятельности враждебных России сил.
187
Из «сданных» рекрутов – из рядовых.
– Плыть по течению, – перебила Веру Перовская. – Мы учим плыть против течения.
– А я думала, – не слушая Перовской, продолжала Вера, – надо вернуться к исходной точке… К Казанской!.. К государю, к царской России! С ними победы, слава, великое и честное дело освобождения славян… С ними – подлинная свобода!
– И я, Вера Николаевна, пережила такие же колебания, такие же сомнения… Но это потому, что мы не видим иной стороны медали. Освобождение славян?.. Свобода от царя?.. Всё это приснилось вам. Это дедушкина сказка… Скобелев – наёмная царская собака, крестьянский выродок, пошедший служить царям за вензеля, аксельбанты, за сытый кусок хлеба… Победы… Слава… Свобода… Что вы, Вера Николаевна! В армии и кругом неё идут неимоверные хищения… Интенданты и подрядчики наживаются на крови русского солдата. Отпускают сапоги с картонными подошвами, а себе строят каменные дома. Корреспонденты об этом не пишут, художники этого не зарисовывают… Ваш дедушка вам этого не расскажет… Командиры – необразованные дураки, не понимающие военного дела…
– Софья Львовна. Перешли Дунай!.. Победы!..
– Постойте, подождите… Скобелев… Авантюрист. Ему – победы. Ему слава. На прошлой неделе я ехала в Петербург. Мимо меня тянулись длинные поезда красных товарных вагонов, наполненных измождёнными, искалеченными солдатами. Окровавленные повязки, бледные лица. Безрукие, безногие… Такое горе, какое описать невозможно! И тут же, рядом – синие и малиновые вагоны, бархатные обивки, шампанское, полуобнажённые женщины, штабные офицеры и интенданты, смех, шутки, веселье… разгул… Вот что такое война, о которой вам не напишут никакие корреспонденты. Война – это неурядица, неразбериха, бестолочь, беспокойство, суматоха.
– Но Дунай, Софья Львовна, Дунай!..
– Да, перейдён. Что из этого? В обществе – недоволь ство. Флаги вешает полиция, а не народ. Дворники зажигают плошки, а по рукам ходит стихотворение крепостника Некрасова, который умеет подладиться к общественному настроению. Вы знаете его?
– Нет.
– Так вот слушайте:
Внимая ужасам войны, При каждой новой жертве боя, Мне жаль не друга, не жены, Мне жаль не самого героя, Увы! Утешится жена, И друга лучший друг забудет, Но где-то есть душа одна: Та – век, до смерти помнить будет. То – слёзы бедных матерей. Им не забыть своих детей, Погибших на кровавой ниве, Как не поднять плакучей иве Своих поникнувших ветвей…Перовская с чувством прочла стихи. Синевато-серые глаза её побледнели и стали прозрачными, в них появилось то напряжённо-тупое выражение, которое видела Вера тогда у молящихся подле иконы Казанской Божией Матери. Только у тех сквозь пелену напряжённости светились вера и любовь – здесь была страшная, лютая ненависть.
– В дворянстве земском, слышите, Вера Николаевна, в дворянстве поднимается оппозиционный дух, готовят адреса государю с требованием конституции. В Киеве уже образован конституционный кружок. Мы переживаем времена декабристов. Чтобы спасти Россию, нам не воевать за славян нужно, но перейти к политической работе…
– Да, я понимаю вас. Вот этого я и хотела… Работать… Вести политическую работу…
– Слушайте, Вера Николаевна, я не хотела этого вам говорить. Скобелев… Что Скобелев? Герой – это товарищ Андрей! Это подлинный герой!
Перовская замолчала. В комнате было тихо. Рядом, на кухне, громко тикали часы. Душно было в спальне. Сквозь запылённые окна с двойными, не снятыми на лето рамами был виден немощёный двор, высокий деревянный забор, за ним строящийся дом, лабиринт высоких деревянных лесов. По ним ходили люди, и ровно, методично, наводя тоску на душу, стучал по камню железный молоток.
Так промолчали обе они долго.
Медленно и размеренно, тихим голосом начала Перовская:
– Мы видим роскошь, красоту, величие, славу России. Всё это создали императоры. В детстве гувернантка водила меня по Петербургу. Императорский Эрмитаж с его удивительными картинами, с его мраморной лестницей, где от её величины, ширины и вышины голова кружится…
Императорские дворцы; одетая в гранит Нева! Мне говорили, что нигде ничего подобного нет. Соборы и митрополит в карете шестериком – лошади серые в белых попонах… В Москве мне показывали Успенский собор, собор Василия Блаженного – цари создали всё это… Куда ни пойдёшь – красота, роскошь! Грановитая палата, Кремль! Цари строили… А там – Киев, отец городов русских. Харьков. Нижний Новгород, монастыри, обители – всё устроено, создано и украшено русским гением. У нас лучшие в мире опера и балет. А какая литература! Пушкин, Лермонтов, Гоголь… А я, Вера Николаевна, потихоньку читала Добролюбова и Писарева, восхищалась Белинским, прочла «Что делать?» Чернышевского и… ушла из дому… пошла в народ… И вот тогда я увидала… Глаза открылись у меня… Роскошь городов, парков, помещичьих усадеб, вся наша так называемая к у л ь т у р а, которой мы так гордимся, стала мне противна. Вера Николаевна, в Курской губернии, как во времена Гостомысла, – курные избы!.. Грязь, вонь, дым ест глаза. В избе с людьми – телята, куры, и тут же в этой грязи копошатся вшивые, в парше дети!.. Десять веков стоит Россия – а крестьяне как были нищими, дикими и грязными десять веков тому назад, такими же и остались.