Александр II
Шрифт:
Солдат молчал. Его сосед ответил за него генералу:
– Это точно, ваше превосходительство.
Скобелев вышел навстречу подходившим к цепям генералам.
Иолшин вышел на гребень, под пули, спокойно-нахмуренный. Старый кавказский генерал, он знал, что такое огонь: когда надо – тогда надо, а когда не надо, то зачем – говорило его суровое, загорелое тёмное лицо.
Элегантный, в свежем стрелковом мундире Цвецинский был наигранно спокоен. Он непроизвольно помахивал рукой и смотрел то на своих стрелков, густыми цепями лежавших впереди, то на турок, бывших совсем недалеко.
Свита,
– Вот, ваше превосходительство, – звучно и красиво картавя и так спокойно, точно это было не на поле сражения за только что перейдённым Дунаем, а на манёвренном поле под Красным Селом или в кабинете над разложенной картой, говорил Скобелев, – нам отсюда всё хорошо видно и всё ясно. Вон там, – Скобелев рукой в белой перчатке показал вправо, – это Систовские высоты. Вы видите – какая местность. Виноградные сады – между ними глубокие рвы, каменные стенки… Во все стороны вьются узкие тропинки. Совсем траншеи.
Точно уже был там Скобелев, точно всё это сам видел и прошёл. Таково было свойство этого человека – посмотрел в бинокль и увидел всё до последней мелочи.
– Как видите, там полно турок! Так и копошатся синие куртки их аскеров. Так вот – генерал Драгомиров приказал 2-й бригаде генерала Петрушевского взять эти высоты. Ваше превосходительство, – повернулся Скобелев к Цвецинскому, – с вашими стрелками должны содействовать этому отсюда, атакой во фланг… Вашим, – повернулся Скобелев к Иолшину, – волынцам и минцам оставаться на занятой вами позиции и сковать турок на их местах. Ваше превосходительство, – снова повернулся Скобелев к Цвецинскому, – вы ничего не будете иметь против того, если я поведу ваших стрелков?
– Ах, пожалуйста, ваше превосходительство, – любезно сказал Цвецинский.
Вся группа генералов пошла вниз к ожидавшей их свите.
XII
– Ваше превосходительство, колонны генерала Петрушевского поднимаются на Систовские высоты. Прикажите батальонам резерва подойти ближе.
Скобелев отдал приказание генералу Цвецинскому, и ни сам Цвецинский, и никто в его свите не удивился этому. То, как вёл себя здесь, на поле сражения, Скобелев, как ходил он по цепям, не обращая внимания на пули, дало ему это право ещё более, чем его свитские аксельбанты. То, что про него говорили раньше – «халатников бил в степях – пусть попробует настоящей войны», сразу было оставлено и забыто. «Скобелев приказал…», «Скобелев поведёт…» – в этих словах уже было обаяние имени, была магия победы.
Сопровождаемый каким-то случайным ординарцем, Скобелев, не имевший никакого определённого места, бывший, как и Порфирий, в «диспонибельных» при генерале Драгомирове, лёгкой походкой спустился в балку, бережно, боясь замочить свои сапоги, перешёл через ручей и стал подниматься на уступ, где густо цепями залегли стрелки. Несколько сзади него шли Цвецинский и начальник штаба с ординарцами и штаб-горнистом. Всем своим видом Цвецинский показывал, что не одобряет и не сочувствует этому ненужному риску.
У стрелков было много жарче, чем у волынцев. Они крепко сцепились в огневом бою с турками и подошли к наскоро накопанным турками окопам шагов на двести. Их цепи, – как кипит в котле – кипели непрерывной стукотнёй выстрелов. Пороховой дым низко стлался над виноградными садами и закрывал временами турецкую позицию. Стрелки из своих берданок стреляли метко, и турецкий очень сильный огонь был не так губителен, как у волынцев. Пули больше свистали поверху. Турки боялись высунуться, чтобы прицелиться, и стреляли вверх, не целясь.
Артиллерия помогала туркам. Позади стрелков постоянно раздавались грозные громы разрывов гранат; клубы порохового дыма, смешанные со столбами пыли и земли, взлетали облаками кверху. Тяжёлые осколки свистали и реяли в воздухе. Тогда всё приникало к земле в стрелковых окопах. Огонь в эти мгновения становился слабее. Иногда неожиданно граната падала в самую цепь, и тогда точно ахала ужасом земля и люди долго лежали, уткнувшись лицом в землю, а потом слышались жалобные стоны и крики: «Носилки!»
Скобелев стоял над этой цепью, и так же, как волынцы, так и тут стрелки 16-го батальона смотрели на него с жадным любопытством и восхищением.
Цвецинский со свитой остановился внизу за уступом, где было потише и где ни пули, ни осколки не могли зацепить.
– Cela ne prendra jamais fin [175] , –сквозь зубы сказал сам себе Скобелев и повернулся к генералу Цвецинскому.
– Ваше пг'евосходительство! – крикнул он.
Цвецинский понял Скобелева без слов. Он только оглянулся на стоявшего сзади него штаб-горниста, и тот схватил серебряный горн. Резкий и сухой звук сигнала «предварение атаки» раздался в поле и на мгновение заглушил неистовую стукотню ружей.
175
Так можно без конца продолжать (фр.).
По всей стрелковой линии залились свистки взводных, и стрельба сразу стихла.
Стрелки лежали на боку и смотрели на взводных.
– В атаку! – крикнул Скобелев.
– В атаку!.. В атаку!.. Цепи, встать!
Впереди виноградные колья и лозы падали, точно скошенные невидимою косою, и падение их было так часто и непрерывно, что казалось невозможным встать и идти туда. Гранаты и шрапнель рвались над виноградным полем.
Цепи продолжали лежать.
Гонимый лёгким ветром пороховой дым сошёл в сторону, и близкими показались алые фески и смуглые лица турок. Близкими и вместе с тем недостижимыми.
Тогда перед цепями появилась фигура высокого статного генерала в тёмном сюртуке и белой фуражке. Легко, быстро и свободно, презирая выстрелы, нацеленные именно в него, шёл этот генерал по виноградникам. Он вынул из ножен саблю и громко, красивым баритоном крикнул:
– Стг'елки, впег'ёд!..
Мгновенно цепи вскочили. Держа ружья наперевес, с могучим, страшным «ура» стрелки бросились через виноградники, обгоняя генерала. К ним сейчас же примкнула музыка духового оркестра: батальонные резервы с развёрнутыми знамёнами быстрым «стрелковым» шагом настигали Скобелева, всё ещё шедшего позади цепей. Всё смешалось в стремительном порыве вперёд.