Александр III и его время
Шрифт:
7 июня Валуев фиксирует в дневнике: «Государь, по-видимому, сознаёт, что нельзя ничего не делать для будущего или в будущем… Он опять сам заговорил о конституционных толках» (78, с. 38).
Другая группа, объединившаяся вокруг цесаревича Александра Александровича, исповедовала «охранительные начала»: неограниченный абсолютизм, прекращение реформ, возвращение дореформенных порядков, режим полицейского террора.
Таким образом, кризис самодержавия выразился в колебаниях правительства и отсутствии единства правящей элиты.
На первом этапе этого кризиса правительство пыталось укрепить положение путём усиления жандармско-полицейского террора и широкого применения исключительных мер.
По указу 5 августа 1879 г. значительно было упрощено
Череда убийств, казалось, была приостановлена.
2. ТЕРНИИ АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ
Мрачные мысли не покидали наследника престола во время его очередной поездки в Европу. 8 августа 1879 г. он отправился на собственной яхте «Царевна» в Стокгольм, куда прибыл 12 августа. Здесь цесаревич узнал, что столица Швеции была основана Биргером Ярлом, в своё время потерпевшим поражение в Невской битве. Город поразил Александра Александровича своей необычностью. Центр его расположен на острове Стаден, который мостами соединён с прилегающей сушей и другими островами. С интересом он осмотрел главные достопримечательности города — Королевский дворец, Оружейную палату, Королевский монетный двор, Казначейство и Исторический музей.
16 августа цесаревич покинул Стокгольм, направившись к берегам Дании. 19 августа он прибыл в Бернсдорф, где тепло был встречен своими датскими родственниками.
3 октября Александр Александрович с супругой и дочерью Ксенией выехал из Копенгагена в Париж, прибыв туда 6 октября. Из столицы Франции наследник отправился на Лазурный берег Средиземного моря в Канны, где после лечения в Киссингене, находилась его больная мать. Непривычный, морской климат Петербурга, частые роды подорвали и без того слабое здоровье Марии Александровны. Кроме того, глубокая душевная травма, нанесённая ей начавшимся в 1866 г. серьёзным увлечением Александра II княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, ускорила развитие тяжёлой болезни лёгких. Сын знал, что слабое здоровье государыни окончательно пошатнулась после покушения на императора 2 апреля 1879 г. После него она уже не поправилась. Фрейлина А. А. Толстая, самоотверженная и преданная служанка царской семьи, позже вспоминала: «Я, как сейчас, вижу её в тот день — с лихорадочно блестящими глазами, разбитую, отчаявшуюся.
— Больше незачем жить, — сказала мне она, — я чувствую, что это меня убивает.
Она произнесла эти слова с некоторой горячностью, не свойственной её натуре. Затем она добавила:
— Знаете, сегодня убийца травил его, как зайца. Это чудо, что он спасся» (314, с. 26).
Пробыв у императрицы неделю, цесаревич с августейшей супругой 21 октября предпринял обратное путешествие через Париж, Гмунден, Вену, Берлин и 7 ноября вернулся в Царское Село.
Пользуясь казавшимся успокоением революционеров-радикалов, Александр II 26 августа вернулся в Ливадию, рассчитывая там пробыть до зимы. Дни монарха, как свидетельствует сопровождавший его Милютин, были насыщены многочисленными встречами с представителями высшей администрации, обычными докладами, совещаниями по европейским и азиатским делам, изучением различных письменных известий и телеграмм. Вместе с тем отсутствие императрицы давало возможность императору более открыто и свободно посещать княжну Екатерину Долгорукую, которая располагалась вблизи от Ливадийской слободки в местечке Биюк-Сарай. Александр Николаевич приезжал сюда обычно верхом на одном из трёх великолепных жеребцов, подаренных ему турецким султаном Абдул-Гамидом.
Княжна всегда ожидала его, окружённая своими детьми: Георгием, Ольгой и малюткой Катей.
Венценосный родитель сначала играл с ними, а затем уединялся со своей «дамой сердца». Ему было
Часто, вернувшись от неё, он вновь писал ей, чтобы высказать своё счастье, свою благодарность, своё обожание, свою ненасытную потребность быть около неё» (205, с. 60).
Как жаль, что нельзя было продолжить эту счастливую жизнь в Крыму надолго! С неподдельной грустью покидал император Ливадию утром 17 ноября.
19 ноября около 10 часов вечера он благополучно прибыл со свитой в Москву. Въезд правителя государства в Первопрестольную сопровождался обычными восторженными криками толпы, ожидавшей его проезда по иллюминированным улицам. Приехав в Кремль, Александр II телеграфировал императрице: «Благополучно прибыл в Москву, где теперь 14 градусов морозу. Получил твою телеграмму в Туле. Огорчён, что ты всё в том же состоянии. Чувствую себя хорошо и неутомлённым. Нежно целую. Александр».
Однако, не успев ещё разобраться в своих апартаментах, прибывшие с удивлением узнали, что второй поезд, шедший на полчаса позже первого с багажом царя и личным составом его канцелярии, на третьей версте Московско-Курской железной дороги потерпел крушение от взорванного снаряда.
Александр II, узнав о четвёртом покушении, которое он только избежал, воскликнул: «Что хотят от меня эти негодяи? Что травят они меня, как дикого зверя?»
В ходе расследования было установлено, что взрыв произошёл от мины, заложенной под полотно железной дороги и соединённой со взрывным устройством в нижнем этаже дома, расположенного в 20 саженях от железнодорожного пути и купленного незадолго перед тем человеком, выдававшим себя за саратовского мещанина Сухорукова. Позже выяснилось, что по подложному паспорту на имя Сухорукова проживал архангельский мещанин Лев Николаевич Гартман, а выдававшая себя его женою, была дворянка Софья Львовна Перовская (312, кн. 2, с. 220—221).
Взрыв под Москвой стал одним из первых жестоких шагов, предпринятых революционерами во исполнение августовского 1879 г. постановления исполнительного комитета «Народной воли» о подготовке убийства Александра II. Народовольцы, отчаявшись, начали настоящую охоту на царя, не останавливаясь в своей террористической вакханалии не перед какими возможными и случайными жертвами невинных людей.
Последний взрыв наложил на придворное общество какой-то мрачный колорит, навевая состояние опустошённости и безысходности. Наследник престола в переписке с Победоносцевым в декабре 1879 г. оценил ситуацию как «грустное и страшно тяжёлое положение» (215, т. 1, п/т 2-й, с. 1035).
Между тем климат в Каннах не пошёл на пользу императрице. К тому же, без всякой подготовки ей передали о новом покушении на царя под Москвой, что её смертельно напугало. Мария Александровна продолжала угасать, и, когда все надежды на её выздоровление были исчерпаны, было принято решение перевезти её домой в Россию прямо зимой. В Канны был послан граф Александр Адлерберг, и 23 января 1880 г. в 4 часа дня императрица в сопровождении сына — великого князя Сергея Александровича и дочери — герцогини Эдинбургской Марии Александровны прибыла в Петербург. Александр II с сыновьями и невестками встретил больную супругу в Гатчине. Чтобы уберечь её от лишних волнений и перенапряжений было строго запрещено кому-либо, кроме членов семьи находиться на вокзале или во дворце. При проезде скорбного экипажа, наполненного шубами, укрывавшими от взглядов больную царицу, все снимали шапки и крестились. На прильнувших к окнам дворца фрейлинам, по уверению графини А. Толстой, подъезжавший экипаж произвёл впечатление открытой могилы.