Александр III: Забытый император
Шрифт:
После этой речи тучи сразу же стали сгущаться на западных границах России. Началось стягивание австрийских и германских войск. В Вене Франц-Иосиф выступил с дерзкой речью о положении на Балканах. Наследник Николай Александрович, отправившийся в Штутгарт, на празднество в честь дня рождения вюртембергского короля, встретил очень холодный прием и очень быстро вернулся в Петербург. Новый министр финансов Вышнеградский сказал, что дал бы десять миллионов, лишь бы черногорский тост не был произнесен. Царедворцы, страшась войны, роптали:
– Воевать нам не по силам. Генералов у нас вовсе нет! Государь бывает всегда такой сдержанный. Как
На большом обеде в Зимнем дворце, сидя за столом напротив царя, австрийский посол начал снова обсуждать докучливый Балканский вопрос. Александр III делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол принялся кипятиться и напомнил о мобилизации Австрией трех корпусов. Не меняя своего полунасмешливого выражения лица, император взял вилку, завязал ее в петлю и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата со словами:
– Вот что я сделаю с вашими тремя мобилизованными корпусами…
Он совершенно не страшился австрийцев, понимая (как и покойный Скобелев), что главную опасность для России представляет объединенная Германия.
Впрочем, Александр III прекрасно знал и то, как боится его молодой император Вильгельм II.
Как-то, еще в царствование его престарелого деда Вильгельма I, русский государь проводил очередные маневры на западных границах. Узнав об этом, германский император решил послать на маневры наследника-внука. Чтобы избавиться от его присутствия на маневрах, Александр III решил выехать в Брест, встретить молодого Вильгельма и, побеседовав с ним, отправить обратно в Германию.
В дороге государя, как всегда, раздражал дядя, великий князь Николай Николаевич, его манера кричать, «тыкать» и его несносное высокомерие. Когда дядя Низи приехал на станцию, то, сердясь на какие-то неполадки, первым делом крючком своей палки подцепил за шею инспектора императорских поездов барона Таубе и едва не свалил его с ног. Потом устроил на платформе такой шум, что августейшему племяннику пришлось его одернуть. Испытывая страх перед молодым императором, дядя тут же стушевался.
В станционном домике, где, кроме помещений для служащих, было всего две маленьких комнатки и не имелось даже буфета, Александр III провел несколько дней, каждое утро выезжая на маневры.
Прежде всего он сказал начальнику охраны генералу Черевину:
– Петр Александрович! Чтобы встретить германского принца, мне нужен прусский мундир. Узнайте у управляющего дорогой, в какой срок я могу получить его из Петербурга.
Состоявший управляющим молодой путеец Витте (тот самый, кто предложил создать Священную дружину для охраны особы государя) ответил Черевину:
– В сорок восемь часов. Но только в том случае, если фельдъегерь повезет экстренно мундир на паровозе, так чтобы один паровоз, пробежав определенное расстояние, заменялся другим.
Мундир прибыл как раз вовремя, на рассвете того дня, когда были окончены маневры. Когда император подъехал к станции Брест, то увидел, как с другой стороны, от Варшавы, движется поезд с молодым Вильгельмом. Александр III в прусском мундире и русской шинели (было морозно) вышел на платформу, где уже был выстроен почетный караул. Прежде чем принц Гогенцоллерн появился из вагона, государь снял шинель и отдал ее своему лейб-казаку, все время находившемуся возле него. Появился Вильгельм с нафабренными, торчащими вверх усами и приветствовал русского императора своим громким, резким голосом.
«Такой же несносно шумный, как дядя
Оркестр исполнил два национальных гимна, таких разных по смыслу – «Боже, Царя храни!..» и «Германия, Германия превыше всего…». Император и немецкий принц прошли вдоль строя почетного караула, причем Вильгельм непрерывно жестикулировал, забегал вперед и изверг целый арсенал международных планов. Рядом со спокойным, добродушным гигантом он казался подростком-неврастеником. В самой середине пылкого монолога Александр III внезапно прервал его, пожимая руку:
– Передайте дяде Вилли мой самый сердечный привет… – И обернулся к лейб-казаку: – Шинель!
Тогда Вильгельм, понимавший несколько слов по-русски, бросился к казаку, схватил у него шинель, подскочил к императору и надел ее ему на богатырские плечи…
Много позднее, уже в ранге кайзера, он говорил:
– Вот это действительно был самодержавный император!..
В Берлине и страшились русского царя, и ненавидели его. В своей злобе к Александру III они пошли так далеко, что в Германии появилось немало самых пошлых карикатур на русского императора. Когда были введены двадцатипятирублевые билеты Государственного банка с портретом Александра III в виде водяного изображения, немцы отпечатали эти билеты с надписью: «Wo ist der Esel?» [150] Государь, получая очередную партию таких ассигнаций от посла в Берлине графа Павла Андреевича Шувалова, лишь посмеивался над тупым немецким юмором. Однако вскоре он узнал о более серьезной провокации.
150
Где осел? (нем.)
На очередном военном заседании в Берлине обсуждался бесконечный Балканский вопрос. Старик Вильгельм говорил, что следует открыто поддержать Франца-Иосифа в его территориальных притязаниях. Один из генералов осторожно возразил:
– Но ваше величество, что скажет об этом Россия?
В ответ германский император стукнул кулаком по столу и воскликнул:
– Черт с ней, с Россией! Мне все равно, что она думает! Я ее изотру в мелкие кусочки!..
На другой день его слова стали известны всему Берлину. Крайне обеспокоенный, Шувалов срочной депешей просил у Александра III соизволения приехать в Петербург. Пока русский посол ехал, у государя было достаточно времени, чтобы обдумать щекотливую и деликатную ситуацию. Приняв Шувалова в Гатчине, император сказал:
– Павел Андреевич! На эти слова не стоит обращать ровно никакого внимания. Раз уж вы приехали в Петербург, делайте вид, что вас позвали семейные дела. А потом поскорее возвращайтесь в Берлин…
За западные границы России государь был спокоен: там был Иосиф Владимирович Гурко, который в течение всего царствования Александра III занимал пост варшавского генерал-губернатора и командующего войсками Варшавского военного округа.
Управляя губерниями Привисленского края, Гурко прекрасно понимал, что это, по сути, передовой театр войны, хотя бы даже и в мирное время. Для инородческого населения он являлся истинным представителем «сильной власти», грозной, но справедливой, прочно связывавшей окраину с центром империи. Для войск это был также строгий и справедливый начальник, для которого главным оставалась забота о солдате и его боевой подготовке.