Александр III: Забытый император

Михайлов Олег Николаевич

– Вы сами будете своим собственным цензором, – заявил император.

«Это собственное цензорство очень стеснительно, – рассуждал сам с собой Шильдер. – Ведь часто очень трудно решить, по словам Пушкина, „чего нельзя и что возможно“…

– Знаете, ваше величество, – увлеченно заговорил генерал-историк, – иногда попадаются такие свидетельства, что поневоле начинаешь думать, что старец Федор Кузьмич – это император Александр Павлович. [156] И не поместить их в моем труде я не имею права. Да вот, например. В той же местности, куда был водворен старец, жили двое сосланных придворных служителей. Один из них тяжело заболел. А вы знаете, ваше величество, что таинственный старец, по народному говору, имел какой-то особенный дар

утолять страдания. И не только телесные, но и душевные. Слава его в Сибири была столь велика, что к нему стекались болящие или движимые благочестивыми чувствами. Так вот, занедуживший ссыльный упросил своего товарища посетить Федора Кузьмича и испросить у него исцеления. При содействии одного человека, имевшего доступ к старцу, он был принят им в своей келье, а провожатый остался в сенях. Посетитель бросился в ноги Федору Кузьмичу и, стоя перед ним на коленях, в невольном страхе опустив голову, рассказал, в чем было дело. Кончив рассказ, он почувствовал, что старец поднимает его, и в то же время слышит – и не верит своим ушам – мягкий и кроткий, знакомый ему голос. Встает, поднимает голову и с криком, как сноп, валится без чувств на пол. Перед ним стоял и говорил в образе отшельника сам император Александр Павлович, но только с седой бородой. Федор Кузьмич отворил дверь и кротко сказал провожатому:

156

Александр Павлович – Александр I (1777–1825), российский император с 1801.

– Возьмите и вынесите его бережно. Он очнется и оправится. Но только скажите ему, чтобы он никому не говорил, что он видел и слышал. Больной же его товарищ выздоровеет…

Так действительно и случилось. Занедуживший ссыльный исцелился, а посетитель, придя в себя, поведал и ему, и провожатому, что в старце узнал императора Александра Павловича. С тех пор в Сибири и распространилась народная молва о таинственном происхождении Федора Кузьмина…

– Замечательно! – выслушав Шильдера, сказал Александр Александрович. – Однако скажите начистоту, Николай Карлович, что подсказывает вам ваше чутье? Чутье человека, умеющего допрашивать старые книги!

– Я расскажу вам, ваше величество, об одном необыкновенном случае, который приключился со мной, – невольно понизив голос, взволнованно заговорил Шильдер. – Я часто бываю у букинистов и покупаю у них старые книги и рукописи. Так сказать, огулом. Целые вороха бумаг, которые свалены в кучи в их складах. При разборе иногда попадаются подлинные раритеты. Так вот, однажды я приобрел ценную рукопись о Федоре Кузьмиче…

Шильдер вспотел и вынул большой фуляровый платок. Несколько успокоившись, он продолжал:

– Вечером я начал читать рукопись. Как всегда, полулежа на диване. В ней описывались случаи исцеления по молитве Федора Кузьмича. И в этот момент я почувствовал приближение мигрени, от которой часто страдаю. Боль раскалывала виски. «Вот, – подумал я, – если бы Федор Кузьмич исцелил меня от мигрени, я, конечно, поверил бы в чудодейственности его молитвы». Ваше величество! Я не похож на мистика, я просто ученый-фактограф. Вы не поверите! Не успел я подумать это, как дверь моего кабинета открылась и вошел Федор Кузьмич. С длинной седой бородой, в подряснике – каким он изображен на известной гравюре. Я ясно видел его лицо. Он подошел ко мне, положил руку на мой лоб. Рука была теплая, как у живого человека. Он начал молиться, но слов молитвы я не запомнил. И я чувствовал, как уменьшалась, а затем вовсе прекратилась боль. Тогда Федор Кузьмич исчез…

– Но это же чудо! – перебил его император.

– Да, ваше величество, чудо. У моего дивана проведен электрический звонок. Я тотчас же сильно нажал на него. Я хотел, чтобы мои домашние увидели меня после посетившего видения. Чтобы они убедились, что я в здравом уме и памяти. На звонок сбежались все: моя дочь (я ведь вдов), ее компаньонка-англичанка, мой слуга и помощник Павел. Я извинился, что побеспокоил их, но сказал, что мои часы остановились и я не знаю, который час. Я попросил подать чай, а Павла – принести исторические справки. Когда мне сказали, который час, я попросил сверить время

по часам в столовой и гостиной. Одним словом, я хотел, чтобы у моих домашних осталось в памяти, что в такой-то день, в десять часов вечера я был в здравом уме и что явление Федора Кузьмича не было доказательством какой-либо ненормальности с моей стороны…

Шильдер умолк; его волнение передалось государю. Александр Александрович грузными шагами начал мерить кабинет, рассуждая:

– Чтобы доказать, что Александр Первый и Федор Кузьмич одно и то же лицо, остается одно средство… Вскрыть могилу…

– Нет, ваше величество, – решительно возразил Шильдер. – Вскрытие могилы не даст необходимых разъяснений. Но это вызовет нежелательные пересуды, ибо вскрыть могилу без огласки невозможно. Как бы то ни было, ваше величество, если фантастические догадки и народные предания обретут реальную почву, то установленная этим путем действительность оставит за собой самые смелые поэтические вымыслы! Во всяком случае, подобная жизнь могла бы послужить канвой для неподражаемой драмы с потрясающим эпилогом, основным мотивом которого служило бы искупление! В этом новом образе император Александр Павлович, этот «сфинкс, не разгаданный до гроба», без сомнения, предстал бы как самое трагическое лицо русской истории. А его тернистый жизненный путь увенчался бы небывалым загробным апофеозом, осененным лучами святости…

Этот монолог слышал Глинка-Маврин, согласно повелению императора явившийся в кабинет. Два часа пролетели как мгновение!..

Шильдер покинул кабинет, а Александр Александрович с головой погрузился в чтение бумаг. Тут были самые разные письма, прошения, доклады. Вот Победоносцев извещает императора об ужасном происшествии в городе Белом Смоленской губернии: в город ворвался бешеный волк и искусал восемнадцать человек, в том числе священника Василия Ершова, когда тот шел в церковь. Ершов, как человек со средствами, уже обменялся телеграммами с известным французским ученым Пастером, который изобрел вакцину от бешенства, и собирается в Париж. «Остальной народ бедный и темный… Не благоволите ли пожаловать на это доброе дело некоторую сумму (например, 600–700 рублей)…»

Своим крупным, почти детским почерком Александр III начертал поверх письма:

«Получите от министра двора Танеева 700 рублей. Очень желательно хотя самых опасных послать в Париж к Пастеру, который очень интересуется именно укушением бешеного волка, так как еще не имел у себя подобного больного. Брат Владимир был теперь проездом через Париж у Пастера и видел некоторых русских у него.

».

Следующим был всеподданнейший доклад графа Толстого о студентах юридического и других факультетов Санкт-Петербургского университета, которые, собравшись на сходку, решили обсудить вопрос, имеют ли они право подписывать какой-либо адрес от имени университета без согласия товарищей. Около восьмисот человек не пришли ни к какому результату и разошлись.

Император прочитал, хмыкнул и начертал резолюцию:

«Чем болваны занимаются».

В этот момент в нарушение этикета его оторвал от дел Глинка-Маврин, не удержавшийся спросить:

– Как, ваше величество! Неужто вы верите этой легенде о старце?

Император оторвал глаза от бумаг.

Глинка-Маврин был преданный престолу слуга. На трех коронациях он нес Государственный меч. В царствование покойного батюшки в 1865 году, когда Глинка вступил в брак с Александрой Семеновной Мавриной, чей род восходил к XVI веку, ему была дарована двойная фамилия.

Генерал-адъютант ожидал ответа.

– Какая же это легенда! – вдруг, словно очнувшись, твёрдо произнес государь. – Это правда! Выходит, кое-что я знаю лучше милейшего Николая Карловича! Однако я не могу рассказать ему об этом, так как сам доверил печатать все, что он сочтет нужным!

Александр Александрович вынес свое тяжелое тело из-за стола и медленно подошел к окну.

– При достижении совершеннолетия тайна сия передается каждому наследнику престола.

– Но позвольте, ваше величество… – недоумевал генерал-адъютант. – Болезнь Александра Благословенного и его кончина подтверждены покойной супругой и лейб-медиком Виллие…