Александр Македонский. Сын сновидения
Шрифт:
С неба начал капать мелкий дождик, заставив всадников накрыть головы капюшонами и пустить коней шагом. Главная дорога превратилась в лабиринт тропинок, по которым двигалось множество людей, ободранных и изможденных, с почерневшей и морщинистой кожей. Они несли за спиной тяжелые корзины с камнями.
Поодаль ленивыми клубами поднимался до неба столб черного густого дыма, разнося повсюду едкую копоть, отчего было трудно дышать.
— Закрой рот плащом, — велел Филипп сыну, ничего больше не добавив.
Над всей местностью висела зловещая тишина, только слышалось шарканье ног, приглушенное густой грязью, в которую
Александр тревожно осмотрелся вокруг: вот таким ему представлялось царство Аида, страна мертвых, и на ум пришли стихи Гомера:
Там киммериян печальная область, покрытая вечноВлажным туманом и мглой облаков; никогда не являетОку людей там лица лучезарного Гелиос, землю льОн покидает, всходя на звездами обильное небо,С неба ль, звездами обильного, сходит, к земле обращаясь;Ночь безотрадная там искони окружает живущих. [5]5
«Одиссея», песнь одиннадцатая, перевод В. А. Жуковского.
Потом в одно мгновение тишину нарушили глухие ритмичные удары, как будто кулак циклопа с чудовищной силой колотил по истерзанным бокам горы. Александр ударил пятками коня, желая понять, откуда исходит этот шум, заставляющий землю дрожать, как от грома.
Обогнув скалистый выступ, он увидел, куда сходились все дороги. Там стояла гигантская машина — нечто вроде башни из огромных бревен, на вершине которой был укреплен блок. Один конец каната поддерживал колоссальный железный молот, а другой был привязан к вороту, который толкала сотня этих несчастных, заставляя его крутиться и наматывать канат на барабан, так что тяжелый молот поднимался внутрь деревянной башни.
Когда он достигал вершины, один из надсмотрщиков вынимал из рамы чеку, освобождая барабан, который разматывался под весом молота, и молот, устремившись к земле, дробил камни, непрерывно засыпаемые из принесенных за плечами на гору корзин.
Люди собирали дробленый камень, наполняли им другие корзины и несли по другим протоптанным тропам на площадку, где другие рабочие толкли их в ступках, чтобы потом промыть в воде из ручья, отведенного в каскад желобов и откосов, и выделить крупицы содержавшегося в пыли золота.
— Это Пангейские копи, — объяснил Филипп. — На это золото я вооружил и экипировал наше войско, построил наши дворцы, воздвиг мощь Македонии.
— Зачем ты привел меня сюда? — спросил Александр, глубоко потрясенный увиденным.
В это время один из носильщиков рухнул на землю под копыта его коня. Надсмотрщик убедился, что раб мертв, и кивнул двоим другим несчастным, которые поставили свои корзины на землю, взяли умершего за ноги и отволокли прочь.
— Зачем ты привел меня сюда? — повторил Александр, и Филипп заметил, что в помрачневшем взгляде сына отразилось свинцовое небо.
— Ты еще не видел самого худшего, — ответил царь. — У тебя хватит духу спуститься под землю?
— Я ничего не боюсь, — заверил его юноша.
— Тогда следуй за мной.
Царь соскочил с коня и пешком подошел ко входу в одну из пещер. Встретивший его надсмотрщик сперва было схватился за плеть, но вдруг ошеломленно замер, рассмотрев на груди золотую звезду Аргеадов.
Филипп ограничился одним жестом, и надсмотрщик вернулся назад, взял светильник и проводил посетителей под землю.
Александр последовал за отцом, но, едва войдя, почувствовал, что задыхается от невыносимого запаха мочи, пота и человеческих экскрементов. В этой тесной кишке, где постоянно отдавались удары железной бабы, и слышалось тяжелое дыхание рабов, их кашель и предсмертные хрипы, приходилось сгибаться — в некоторых местах почти пополам.
Надсмотрщик то и дело останавливался в местах, где толпились люди с кирками, добывая ценный минерал, или же у глубокой, как колодец, ямы. На дне каждой такой ямы неуверенно дрожал слабый свет лампы, освещая костистую спину и руки копошащегося там скелета.
Иногда, услышав приближающиеся шаги и голоса, раб поднимал голову, и тогда Александр видел перед собой искаженную маску усталости, болезней и ужаса перед жизнью.
На дне одного из таких колодцев он увидел труп.
— Многие кончают с собой, — объяснил надсмотрщик. — Бросаются на кирку или вгоняют в себя зубило.
Филипп обернулся, чтобы посмотреть на Александра. Тот молчал и не выражал никаких чувств, но на его глаза опустилась смертная ночь.
Пройдя сквозь гору, они вышли из противоположного склона и нашли там ожидавших их коней и эскорт.
Александр не отрывал глаз от отца.
— В чем их вина? — спросил он, и его лицо побледнело, как воск.
— Ни в чем, — ответил царь. — Разве что в своем рождении.
ГЛАВА 7
Под вновь начавшимся дождем они снова сели на коней и пустили их шагом вниз. Александр молча ехал рядом с отцом.
— Я хотел, чтобы ты знал, что всему есть своя цена. И чтобы ты узнал, какова она. Наше величие, наши завоевания, наши дворцы, наши наряды… За все приходится платить.
— Но почему именно они?
— Никаких «почему». Миром правит судьба. Когда они родились, уже было предрешено, что их ждет вот такая смерть, так же как с самого рождения было определено и наше назначение, которое до последнего мгновения сокрыто от нас. Из всех живущих только человек может возвыситься, чтобы прикоснуться к чертогам богов или опуститься ниже животных. Ты уже видел чертоги богов, ты жил в царских палатах, однако было бы правильно увидеть и иное, что может уготовить человеку судьба. Среди этих несчастных есть люди, которые в свое время были вождями или вельможами и которых судьба повергла в ничтожество.
— Но если такая судьба может коснуться каждого из нас, почему не быть милостивым, пока фортуна нам улыбается?
— Вот это я и хотел от тебя услышать. Ты должен быть милостивым при каждой возможности. Но при этом помни: природу вещей не изменить никому.
В этот момент Александр увидел маленькую девочку, еще меньше его, которая поднималась по дороге, неся две тяжелые корзины, полные бобов и гороха, предназначенных, вероятно, на обед надсмотрщикам.
Царевич соскочил с коня и встал перед ней; девочка была худая, босая, с грязными волосами, а ее огромные глаза переполняла печаль.