Александр Македонский. Сын сновидения
Шрифт:
— Избавь меня от этого, — велел царь. — Не хочу, чтобы у меня перед глазами торчал еще один Филипп. Лучше уж я назначу его врачом моего сына — под твоим присмотром, естественно.
Никомах подчинился, уже привыкший к капризам своего царя.
— Чем занимается твой сын Аристотель? — как-то раз, поглощая отвар из одуванчиков и кривя при этом губы, поинтересовался у своего врача царь Филипп.
— Живет в Афинах и посещает уроки Платона, — ответил лекарь. — Более того, насколько могу судить, он считается лучшим из его учеников.
— Интересно. И в чем же заключаются их исследования?
— Мой сын — как я. Наблюдения за природными феноменами его привлекают больше, чем мир чистых рассуждений.
— А политика его интересует?
— Да, конечно. К тому же он больше проявляет склонность к различным видам политических организаций, чем к собственно политической науке. Он собирает сведения об общественных устройствах и сопоставляет их между собой.
— И что же он думает о монархии?
— Вряд ли он берется судить о достоинствах и недостатках политических систем. Для него монархия — просто одна из форм правления, подходящая для одного общества лучше, для другого хуже. Видишь ли, государь, я думаю, что моего сына больше интересует сам мир, нежели установление принципов, которым мир должен соответствовать.
Под бдительным взором своего врача, который словно говорил: «Все, все, до конца», Филипп проглотил остатки отвара, вытер рот рукавом хламиды и сказал:
— Держи меня в курсе новостей об этом парне, Никомах, потому что у меня есть для него дело.
— Хорошо. Мне тоже есть дело до него: ведь я его отец.
В этот период Александр заходил к Никомаху чаще, чем полагается, потому что лекарь был человеком приветливым и полным неожиданностей, в то время как Леонид имел характер строптивый и был ужасно строг.
Как-то раз мальчик, войдя в палату врача, увидел, как тот прослушивает спину отца, а потом, держа пациента за запястье, считает удары сердца.
— Что ты делаешь? — спросил Александр.
— Проверяю биение сердца твоего отца.
— А чем движет сердце?
— Жизненной энергией.
— А где находится жизненная энергия?
Никомах посмотрел в глаза мальчику и прочел там ненасытную жадность к знаниям, чудесное напряжение чувств. Под неотрывным зачарованным взглядом Филиппа он прикоснулся пальцем ко лбу Александра и сказал:
— Здесь.
ГЛАВА 4
Вскоре Филипп полностью выздоровел и снова возник на политической сцене, полный энергии, крепко огорчив всех тех, кто уже похоронил его.
Александру это не понравилось, поскольку он больше не мог так часто видеться с отцом, но зато он познакомился с другими ребятами, своими ровесниками или чуть постарше, сыновьями знатных македонян, которые часто появлялись при дворе или жили во дворце по воле царя. Это был один из способов сохранить единство царства — привязать наиболее влиятельные семьи к дому государя.
Некоторые из мальчиков — Пердикка, Лисимах, Селевк, Леоннат и Филот, сын полководца Пармениона, — вместе с царевичем посещали уроки Леонида. Другие, постарше, такие как Птолемей и Кратер, уже имели звание «пажей».
Селевк в то время был довольно маленьким и слабым, но вызывал симпатию Леонида своими успехами в учебе. Он имел особенную склонность к истории и математике и для своего возраста был на удивление рассудителен и уравновешен. Селевк мог производить сложные вычисления быстрее всех и развлекался тем, что соревновался в этом искусстве со своими товарищами, регулярно их посрамляя.
Темные глубокие глаза придавали его взгляду пронзительность и силу, а растрепанные волосы еще более подчеркивали твердость и независимость характера. Во время уроков этот мальчик часто старался выделиться своими замечаниями, но в стычках с учителем никогда не мог быть обвинен в подхалимстве и ничуть не пытался понравиться старшим.
Лисимах и Леоннат были самыми недисциплинированными. Они прибыли из внутренних областей страны, где возрастали в вольности лесов и лугов, пася табуны коней и проводя большую часть времени под открытым небом. Жизнь в четырех стенах казалась им заточением.
Лисимах, бывший чуть постарше, первым привык к новому образу жизни, но Леоннат, которому было всего семь лет, со своей колючей внешностью, с рыжими волосами и веснушками на носу и скулах, оставался сущим волчонком. Когда его наказывали, он пинался ногами и кусался, и Леонид сначала пытался приручить его, лишая еды или запирая в комнате, пока другие дети играли, а потом стал щедро употреблять ивовую розгу. Но в отместку Леоннат каждый раз при появлении учителя в конце коридора начинал во все горло распевать:
Эк кори кори короне!Эк кори кори короне!(«Вон идет, идет ворона!»)И все остальные, включая Александра, присоединялись к нему, пока бедный Леонид, покраснев от бешенства, не принимался гоняться за детьми с ивовой розгой.
В спорах с товарищами Леоннат никогда не хотел уступать и дрался даже со старшими, в результате чего был весь покрыт синяками и ссадинами и совершенно перестал годиться для официальных приемов и придворных церемоний.
Полную противоположность ему представлял собой Пердикка, всегда отличавшийся прилежанием, как на уроках, так и на игровых и гимнастических площадках. Он был всего на год старше Александра и вместе с Филотом часто играл с ним.
— Я стану еще более великим полководцем, чем твой отец, — часто говорил царевичу Филот, который среди друзей был больше всех на него похож.
Птолемею уже почти исполнилось четырнадцать. Он был очень силен и рано созрел. У него начали выскакивать первые прыщи и пробиваться бородка, волосы вечно взъерошены, а на комичной физиономии господствовал внушительный нос. Товарищи говорили, что он растет, начиная с носа, на что Птолемей страшно обижался. Он задирал хитон и хвастался другими отростками своего тела, не менее великими, чем нос.