Александр Македонский. Сын сновидения
Шрифт:
— Как тебя зовут? — спросил он. Девочка не ответила.
— Наверное, не умеет говорить, — предположил Филипп. Александр повернулся к отцу:
— Я могу изменить ее судьбу. И хочу ее изменить.
Филипп кивнул:
— Ты можешь это сделать, если хочешь, но помни, что мир от этого не изменится.
Александр посадил девочку на коня позади себя и накрыл своим плащом.
К исходу дня они снова добрались до Амфиполя и остановились в доме одного царского друга. Александр велел помыть и переодеть девочку и, пока она ела, пришел посмотреть на нее.
Он попробовал заговорить с ней, но она отвечала односложно, и он не понял ничего из сказанного ею.
— Она говорит на каком-то варварском языке, — объяснил ему Филипп. — Если хочешь поговорить с ней, нужно подождать, пока она выучит македонский.
— Я подожду, — ответил Александр.
Через день после этого погода улучшилась, и они снова пустились в путь назад, пересекли понтонный мост через Стримон, но, прибыв в Бромиск, свернули на юг и двинулись вдоль полуострова, направляясь к горе Афон. Всю дорогу они скакали и к заходу солнца добрались до точки, с которой виднелся огромный, не до конца вырытый ров, который разделял полуостров на две части. Александр натянул поводья своего скакуна и в восхищении остановился посмотреть на циклопическую работу.
— Видишь этот ров? — спросил отец. — Его вырыл почти сто пятьдесят лет назад Ксеркс, Великий Царь Персии, чтобы проделать проход для своего флота и таким образом избежать риска кораблекрушения на рифах Афона. Здесь работало десять тысяч человек, постоянно сменяясь, день и ночь. А до того Великий Царь велел построить из лодок мост через пролив Босфор, соединив Азию и Европу. Через несколько дней к нам прибудет посольство от Великого Царя. И мне хотелось, чтобы ты осознал всю мощь той державы, с которой мы будем вести переговоры.
Александр кивнул и, ничего не говоря, надолго задумался об этой колоссальной работе; потом, увидев, что отец снова пустился в путь, ударил коня пятками и поскакал вдогонку.
— Я бы хотел кое-что у тебя спросить, — сказал он, снова поравнявшись с царем.
— Слушаю тебя.
— В Пелле есть один мальчик, который тоже посещает уроки Леонида, но никогда не остается с нами. В те редкие случаи, когда мы встречались, он избегал говорить со мной, и у него был такой грустный вид. Леонид не захотел объяснить мне, кто он, но я уверен, что ты его знаешь.
— Это твой двоюродный брат Аминта, — не оборачиваясь, ответил Филипп. — Сын моего брата, погибшего в бою против фессалийцев. До твоего рождения Аминта был наследником трона, а я правил страной как регент.
— Ты хочешь сказать, что монархом должен быть он?
— Трон принадлежит тому, кто способен его отстоять, — ответил Филипп. — Запомни это. И потому в нашей стране всякий, кто захватывал власть, уничтожал всех, кто мог бы строить козни.
— Но ты сохранил жизнь Аминте.
— Он сын моего брата и не может причинить мне вреда.
— Ты проявил… мягкосердечие.
— Если хочешь, да.
— Отец мой!
Филипп обернулся: Александр называл его «отец мой», когда злился на него или когда хотел спросить о чем-то очень серьезном.
— Если бы тебе тоже пришлось погибнуть в бою, кто из нас стал бы наследником: я или Аминта?
— Более достойный.
Александр не стал больше задавать вопросов, но этот ответ глубоко поразил его и не выходил у него из головы.
Вернувшись через три дня в Пеллу, Александр рассказал Артемизии про девочку, испытавшую ужасы горы Пангей.
— Отныне, — провозгласил он с типично детской важностью, — она будет предназначена служить мне. И ты научи ее всему, что она должна знать.
— Но хотя бы как ее зовут? — спросила Артемизия.
— Не знаю. Но я, во всяком случае, буду звать ее Лептиной.
— Прекрасное имя для девочки.
В этот день пришло известие, что в преклонном возрасте умер Никомах. Царь огорчился, потому что. Никомах был превосходный врач и потому что он принимал роды, когда появился на свет его сын.
Тем не менее, его клиника не закрылась, Аристотель, сын покойного лекаря, предпочел другую стезю и в этот момент находился в Азии, в городе Атарнее, где после смерти своего учителя Платона основал новую философскую школу.
В клинике умершего врача продолжал работать молодой помощник Никомаха Филипп, который владел ремеслом с большим знанием дела.
Между тем мальчики, жившие вместе с Александром при дворе, росли и развивались, как телом, так и умом и душой, и наклонности, что они проявляли малышами, по большей части упрочились: ровесники Александра, такие как Гефестион, который уже был его неразлучным другом, а также Пердикка и Селевк, стали его наперсниками и сложились в сплоченную группу, как в играх, так и в учебе. Лисимах и Леоннат со временем привыкли к жизни среди других и давали выход своему темпераменту в упражнениях в силе и ловкости.
Леоннат особенно пристрастился к борьбе и из-за этого, покрытый синяками и ссадинами, вечно имел непрезентабельный вид. Самые старшие, такие как Птолемей и Кратер, были уже молодыми людьми и прошли изрядный курс суровой военной подготовки.
В этот период к их группе присоединился один грек по имени Евмен. Он работал помощником в царской канцелярии, и его очень ценили за живой ум и образованность. Поскольку Филипп хотел, чтобы школу посещали и другие юноши, Леонид выделил Евмену место в общей спальне. Вскоре Леоннат бросил новичку вызов в борьбе.
— Если хочешь получить место, должен бороться, — заявил он, сняв хитон и оставшись с обнаженным торсом.
Евмен не удостоил его взглядом.
— Ты с ума сошел? Даже не думай. — И принялся складывать свою одежду в ящик рядом с постелью.
Лисимах начал дразнить его:
— Я же говорил. Этот грек — просто писец. Уже описался.
Александр рассмеялся вместе со всеми. Леоннат толкнул новичка, и тот кубарем покатился по земле.
— Ну, будешь драться или нет?
Евмен с раздраженным видом поднялся, привел в порядок одежду и сказал: