Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
— Я тоже. Ты хоть когда-нибудь поумнеешь?
— Да ладно тебе!.. Ты за кого Филиппа принимаешь? Думаешь, он пират иллирийский? Ты же, вроде, видел его в Дельфах; он настоящий грек… Он и сам понял, что слишком далеко зашел; еще до того как я ему сказал. Но до чего ж дорога отвратительная была!.. Давай возвращаться морем.
— Ты знаешь, что коринфяне тебя на полталанта оштрафовали? И роли твои отдали Аристодему. Когда играешь для царя Филиппа, никто другой тебе платить не станет…
— Но сыграли мы здорово, скажи? Я никак не рассчитывал, что парень будет настолько
Тем временем, Гефестион шептал в полуночной тишине:
— Да, конечно, я знаю. Я всё знаю… Но тебе надо поспать хоть немного. Я останусь с тобой. Постарайся уснуть.
— Он мне на горло наступил, понимаешь? — снова сказал Александр добела раскаленным голосом.
— За это его никто не похвалит. Что он заковал Феттала — это скандал, так все говорят. И все говорят, что ты вел себя прекрасно. Вы оба. Поле осталось за вами.
— Он мне на горло наступил, чтобы показать, что он это может, понимаешь?.. Перед Фетталом, перед всеми…
— Все об этом просто забудут. И ты забудь. Все отцы бывают несправедливы когда-нибудь. Я помню, однажды…
— Он мне не отец!
Утешающие руки Гефестиона замерли на момент.
— Конечно, перед богами он тебе не отец. Это они выбирают…
— Ты больше этого слова не произноси.
— Бог это раскроет. Ты должен ждать божьего знака, ты же сам знаешь… Подожди, скоро война. Ты опять ему битву выиграешь, и он же тобой хвастаться будет!..
Александр лежал на спине, глядя вверх. Вдруг он обхватил Гефестиона таким объятием, что тот едва не задохнулся.
— Без тебя я бы с ума сошел, правда!
— Я без тебя тоже, — пылко ответил Гефестион.
Александр замолчал. Его сильные пальцы впились в плечо Гефестиона; синяки продержатся с неделю… А ведь я — тоже подарок царя, подумал Гефестион. Милость, которую он может и отнять… Слов больше не было. Вместо них он предложил другу печаль Эроса: ведь она, по крайней мере, приносит сон.
Из тени колонны выскользнула молодая рабыня; черная нубийская девушка в красном платье. Совсем маленькой ее подарили Клеопатре, как дарят щенят, чтобы росла вместе с ней. Темные глаза рабыни — с дымчатыми белками, похожие на агатовые глаза статуй, — быстро зыркнули по сторонам, прежде чем она заговорила:
— Александр, моя госпожа сказала, пожалуйста, пойди к ней в сад царицы. Возле старого фонтана. Ей надо с тобой повидаться.
Он глянул на неё с тревожной заинтересованностью, но тут же, казалось, ушел в себя:
— Я сейчас не могу. Занят.
— Ну пожалуйста, подойди к госпоже сейчас! Пойдем, она плачет!..
На ее темном блестящем лице тоже висели капли, как дождь на бронзе.
— Ладно, скажи ей, сейчас приду.
Стояла ранняя весна. На старых кустах розы рубинами горели в косом вечернем свете плотные бутоны… Миндальное дерево, растущее меж каменных плит, казалось висящим в воздухе в розовом облаке цветов… Из фонтана — под навесом на колоннах — вода сбегала в старый бассейн, выложенный порфиром; с папоротниками, проросшими по швам кладки… Клеопатра, сидевшая на стенке бассейна, при звуке его шагов подняла голову. Слезы у нее уже высохли.
— Ой, как хорошо, что Мелисса тебя нашла!..
Он поставил колено на бордюр бассейна и быстро махнул рукой.
— Погоди. Пока ничего не сказала — погоди. Послушай меня.
Она посмотрела на него озадаченно.
— Я однажды просил тебя, чтобы ты меня предупредила, помнишь? Ты не об этом собралась говорить?
— Предупредила?.. — Похоже, она была полна своих забот и не могла понять, о чем он. — Ой, нет!..
— Погоди. Я не хочу влезать в её дела, никакие. Ни в какие заговоры. Это условие отец придумал.
— Заговоры?.. Нет-нет, ты не уходи пожалуйста…
— Слушай, я тебя от обещания твоего освобождаю. Ничего не хочу знать.
— Нет, правда, не уходи!.. Александр, ты когда был в Молоссии у царя Александроса… Что он за человек?
— Наш дядя? Так он же был здесь несколько лет назад, ты должна его помнить. Крупный такой, борода рыжая, выглядит молодо для своих лет…
— Да, помню. Но что он за человек?
— Ну, честолюбивый; на войне, я б сказал, храбрый; правда, судит так себе, но в общем правит хорошо, осмотрительно…
— А от чего его жена померла? Он к ней хорошо относился?
— А я откуда знаю? Умерла-то она от родов… — Он запнулся, глянул ей в лицо, и спросил изменившимся голосом: — Ты почему спрашиваешь?
— Меня за него замуж выдают!..
Он отшатнулся. И не нашел ничего лучше, как возмутиться:
— Ты когда об этом узнала? Мне же должны были сказать!.. Царь ничего мне не говорит. Ничего.
Она посмотрела на него молча. Потом сказала:
— Он только что за мной посылал.
И отвернулась.
Он подошел, привлек ее к себе, стал гладить голову… Пожалуй, он не обнимал ее так с самого детства; все последние годы, в слезах ее утешала Мелисса.
— Прости. Но тебе нечего бояться. Он неплохой человек, в жестокости его никто не обвиняет, и люди его любят. И ты будешь не слишком далеко…
А она слушала его и думала: «Ну вот! Вы как само собой считаете, что можете выбирать, кто вам подходит; вам стоит только пальцем пошевелить. Когда тебе найдут жену, захочешь — пойдешь к ней; не захочешь — не пойдешь… Можешь и с любовницей остаться или с другом своим… А я должна быть счастлива, что этот старик, брат матери моей, жестокостью не прославился!..»
— До чего ж боги несправедливы к женщинам!
— Да, я тоже так думал. Но боги справедливы; так что тут, должно быть, люди виноваты… — Глаза их встретились вопрошающе, но думали они о разном. — Филипп хочет быть уверен в Эпире, когда в Азию пойдет. А что мать об этом думает?
Она схватила его за складку хитона, как хватают молящие.
— Александр, как раз об этом я тебя и хотела попросить. Ты ей скажешь? За меня.
— Сказать ей?.. Но она, наверняка, раньше тебя всё знает!