Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
Раздались рукоплескания. Тут все с ума посходили, подумал Гефестион; но в этот момент всё заглушил голос моряка Неарха:
— Нельзя этого делать, Александр! Ты погубишь нашу войну в Азии!..
— Дайте договорить!.. Я предложу взамен себя!
Все умолкли: надо было переварить услышанное
.
Первым отозвался Птолемей:
— Давай, Александр. Я с тобой, вот тебе моя рука.
Гефестион смотрел на него потрясенно. Он всегда знал, что можно рассчитывать на Птолемея, старшего
.
Тот недавно снова привез свою Таис из Коринфа, где она жила пока он в изгнании был. Но теперь было ясно, что он готов на всё не меньше Александра. Он ведь, в конце концов, тоже сын Филиппа, старший сын, хоть и не признанный. Представительный, способный, честолюбивый, уже тридцатилетний — он полагал, что прекрасно мог бы управиться в Карии и сам… Поддержать любимого и законного брата — это дело святое; но отойти в сторону ради слюнявого идиота Аридея!..
— Ну, что скажете, ребята? Все стоим за Александра?
Раздались нестройные возгласы одобрения. Уверенность Александра всегда была заразительна; и теперь все наперебой кричали, что такая женитьба обеспечит ему подобающее место, заставит царя считаться с ним… Даже робкие — увидев, что он пересчитывает, кто с ним, — поторопились присоединиться: это не изгнание в Иллирии, делать им ничего не придется, и весь риск — так они думали — он берет на себя.
Но это же заговор! — подумал Гефестион. — Измена!.. От отчаяния, он отбросил все приличия и обхватил Александра за плечи с твердостью человека, заявляющего свои права. Александр тотчас отошел с ним в сторонку.
— Не спеши, утро вечера мудренее. Завтра решишь.
— Никогда не откладывай, знаешь?..
— Слушай. А что если твой отец с Пиксодором тухлую рыбу на тухлую меняют, а?.. Что если она уродина или потаскуха? Только Аридею и годится?.. Ты же посмешищем станешь!
Александр глянул на него сверкающими глазами. Видно было, как трудно ему не взорваться.
— Что это меняет? Для нас-то с тобой никакой разницы, сам знаешь.
— Конечно знаю! — сердито ответил Гефестион. — Ты же не Аридею рассказываешь, какого дурака собираешься…
Нет, нельзя. Хоть один из нас должен сохранить ясную голову. Неожиданно, без каких-нибудь ясных ему самому оснований, Гефестион вдруг подумал: это он сейчас доказывает, что у отца может женщину отобрать!.. Она предназначена Аридею, и это позволяет не перешагнуть черту; он наверно и сам не осознаёт. Но кто может решиться сказать ему такое? Никто. Даже я не могу.
Тем временем Александр демонстративно заговорил о деле — начал оценивать мощь карийского военного флота, — но Гефестион сквозь все его рассуждения слышал крик души: ему сейчас не совет нужен, а простое участие; ему доказательство любви нужно!..
— Слушай, ты же знаешь, что я с тобой. Что бы из этого ни вышло. Что бы ты ни затеял.
Александр сжал его руку, мимолетно улыбнулся ему и повернулся к остальным.
— Ты кого в Карию пошлешь? — спросил Гарпал. — Хочешь, я поеду?
Александр шагнул к нему и схватил его за руки.
— Спасибо, нет. Македонца посылать нельзя: отец не простит никому. Но что предложил — спасибо, этого я никогда не забуду.
Он растроганно поцеловал Гарпала в щеку. Подскочили еще несколько человек, предлагая свои услуги… Как в театре, подумал Гефестион. И в этот момент понял, кого же пошлет Александр.
Феттал пришел уже затемно, его впустили через потайную дверь Олимпии. Она хотела присутствовать при разговоре, но Александр остался с ним наедине. От Александра он уходил с новым золотым кольцом на пальце и с гордо поднятой головой. Олимпия тоже поблагодарила его — с обаянием, на которое еще бывала иногда способна, — и подарила ему талант серебра… Он ответил с отменной учтивостью… Он давно уже научился произносить речи, когда голова была занята совершенно другим.
Дней через семь после того Александр встретил во дворе Аридея. Теперь он приезжал чаще: доктора рекомендовали побольше общения, чтобы расшевелить ему разум. Он радостно затопал навстречу; старый слуга, на полголовы ниже своего подопечного, встревоженно кинулся следом. Александр — испытывая к Аридею не больше враждебности, чем к собаке или коню врага своего, — ответил на его приветствие и спросил:
— А как Фрина поживает? — Куклы не было. — Ее у тебя отобрали, что ли?
Аридей улыбнулся. По мягкой черной бороде текли слюни.
— Старушка Фрина в сундуке… Мне ее больше не надо. Мне скоро настоящую девочку привезут, из Карии… — И добавил непристойную похвальбу, как повторяют взрослых несмышленые дети.
Александр посмотрел на него с жалостью.
— Ты береги Фрину, она верный друг. Быть может, она тебе еще пригодится…
— А зачем, раз у меня жена будет? — Он кивнул Александру сверху вниз и добавил с дружелюбной доверчивостью: — Когда ты умрешь, я царем стану!
Его страж быстро потянул его за пояс, и он пошел дальше, к колоннаде дворца, распевая что-то фальшивое.
Филот становился всё озабоченнее. Он видел многозначительные взгляды — и много дал бы, чтобы узнать, что они значат, — но его опять не допускали к тайне. Он уже с полмесяца нюхом чуял, что что-то происходит; но все вокруг держали язык за зубами. Единственное, что он знал, — кто в этом замешан. Они были слишком довольны собой — или слишком напуганы, — чтобы себя не выдать.
Трудное это было время для Филота. Он уже много лет прожил возле александровой компании, но так и не сумел пробиться в узкий круг. Он не раз отличился на войне, и был неплох собой — разве что пучеглаз слегка, — и в застолье был отличным компаньоном, и от моды не отставал… А его доклады царю всегда бывали очень осторожны; он был уверен, что никто о них и не подозревает… Так почему же его не принимают? Почему не доверяют? Инстинкт подсказывал
ему
, что тут виноват Гефестион.
Пармений изводил его непрерывно: требовал новостей. Если их не будет — в чем бы они ни состояли, — это его поссорит и с отцом, и с царем!.. Наверно, надо было податься со всеми в изгнание. Там он мог бы пригодиться остальным, и теперь был бы своим, ему бы всё говорили… Но уж слишком неожиданно всё произошло тогда, с тем свадебным скандалом; трудно было правильный выбор сделать. В бою он никогда не трусил; но в мирной жизни слишком любил комфорт. И в сомнительных случаях предпочитал, чтобы каштаны из огня ему таскали другие.