Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
Даже через три дня следы прохождения войска были прекрасно видны, их отмечали вывернутая с корнями трава, изрытая копытами почва, лошадиный и верблюжий помет, вытоптанные берега оросительных каналов, пустые водоемы в полях с глинистым и потрескавшимся от жары дном. Земледельцы уже трудились над починкой запруд, мрачно браня порушивших их разорителей.
Эвридика отъехала от лагеря на пару миль, когда ей навстречу попался гонец.
Угрюмо трясшийся на верблюде пропыленный, осунувшийся мужчина сердито обогнул препятствие, загородившее ему дорогу. Но он был солдатом, поэтому Эвридика развернулась и догнала его. Ее
— Какие новости? У вас было сражение?
Солдат, изогнувшись, попытался сплюнуть, но лишь напрасно напряг пересохший рот.
— Убирайся с дороги, малец! У меня нет времени на болтовню. Я везу в лагерь срочное донесение. Там должны подготовиться к приему раненых… тех, что доедут живыми.
Он хлестнул верблюда, тот качнул презрительно мордой и умчался, обдав ее облаком пыли.
Спустя час или два она увидела вдали вереницу подвод. Когда телеги приблизились, стало понятно, какой на них груз. По немолчным мучительным стонам, по снующим туда-сюда развозчикам воды на ослах, по лекарю, склонившемуся над кем-то под шатким наспех сооруженным навесом. Она поехала рядом, рассеянно вслушиваясь в жужжание мух и бранные возгласы, отмечавшие каждый ухаб казавшейся бесконечной дороги.
На четвертой подводе люди переговаривались и посматривали по сторонам. Эти бойцы с покалеченными руками или ногами еще бодрились, сохраняя остатки сил. Девушка заметила среди них знакомца. Того самого ветерана, что первым встал на ее сторону в тот злосчастный вечер, когда пала Кинна.
— Фаул! — окликнула его девушка, подъезжая к откинутому борту повозки. — Мне очень жаль, что тебя так задело.
Ее приветствовали с изумлением и восторгом. Царица Эвридика! А они было приняли ее за какого-то юного хлыща из штабных! Что она здесь делает? Неужто намерена вести их в бой? Вот что значит героическая династия — дед явно гордился бы такой бравой наследницей. Хвала богам, что ей повезло опоздать на вчерашний спектакль. Все явно обрадовались, увидев ее.
Эвридика не поняла, что именно ее молодость так умилила раненых воинов и расположила их к ней. Будь ей лет тридцать, а не пятнадцать, она, возможно, нарвалась бы на множество непристойных шуточек, всегда преследующих мужеподобных представительниц слабого пола. Но сейчас царственная всадница выглядела как обаятельный юноша, не утратив при том своей девичьей свежести, она казалась союзником, другом. Она ехала рядом с повозкой, а солдаты изливали ей всю накопившуюся в них горечь.
Пердикка вывел их на берег Нила к так называемому верблюжьему броду. Но конечно же, этот брод сторожил гарнизон, засевший на другом берегу в возвышающейся над холмом крепости, обнесенной деревянными стенами, рвами и частоколом. Разведчики доложили Пердикке, что препятствие защищает совсем небольшой отряд.
Более молодой, чем Фаул, солдат с возмущением проворчал:
— Только наш генерал не учел, что Птолемей многому научился у Александра.
— Ненависть помутила разум Пердикки, — буркнул другой раненый, — потому-то он и недооценил Птолемея. Такого нельзя допускать на войне. Александр всегда действовал более осмотрительно.
— Так вот, сначала действительно народу в этой крепости было немного. Птолемей просто подготовил войска к переброске, не зная заранее, где ударит Пердикка. Но, получив точные сведения, он примчался нам навстречу как ветер, вряд ли его смог бы опередить даже сам Александр. Египетский полк оказался в крепости, когда мы находились на середине реки.
— И еще одно надо отметить, — сказал Фаул. — Птолемей явно не хотел проливать македонскую кровь. Он мог напасть на нас из засады, когда мы ступили бы на тот берег, ведь никто не заметил, что в крепость пришло подкрепление. Но он поднялся на стену с глашатаем и остальными людьми, и все они громогласно пытались остановить нас. Птолемей всегда отличался великодушием. Александр высоко ценил это в нем.
Застонав от боли, ветеран откинулся на солому, поудобнее пристраивая покалеченную ногу. Эвридика спросила, не мучит ли кого-нибудь жажда, но воинам хотелось выговориться. Более тяжело раненных везли на передних подводах.
Пердикка, продолжили солдаты, произнес речь, призвав всех сохранить верность клятве. Они ведь сами выбрали его царским опекуном, и свой пост он получил непосредственно от Александра. Этого, конечно, никто не отрицал, кроме того, до сих пор он регулярно платил всем жалованье.
Направляемые погонщиками слоны подтащили к крепости приставные лестницы, пробив брешь в частоколе на речном берегу и выворачивая столбы точно молодые деревца, листвой которых эти животные питаются на приволье. Толстая кожа гигантов почти не страдала от сыпавшихся сверху дротиков. Однако защитники крепости были отлично обучены; сбиваемые с лестниц люди скатывались по крутому склону через пролом в реку, и намокшие доспехи утягивали их на дно. И тогда Пердикка приказал начать слоновью атаку.
— Селевку это не понравилось. Он сказал, что слоны уже выполнили свою задачу. Сказал, что нет смысла великолепному боевому животному подставлять под удар голову, таща на спине пару человек туда, где их встретят дюжины копий. Но ему весьма резко указали, кто кем командует. И это ему также не пришлось по вкусу.
Слоны выступили вперед, издавая военные трубные кличи.
— Но Птолемея это не испугало. Мы видели, как он, не дрогнув, продолжал сбрасывать карабкающихся наверх солдат своей длинной сарисой. На земле слон любого храбреца вгонит в дрожь, но защитники-то стояли на стенах.
Слоны с трудом продвигались вверх по откосу, взрывая мощными ногами землю, и вскоре старый Плуто, возглавлявший слоновий отряд, начал раскачивать деревянную стену. Ему удалось подтащить к ней таран. Но Птолемей стойко держал оборону, отражая щитом летящие в него дротики, а потом, улучив момент, поразил длинным копьем глаза старого Плуто. Второй слон, взревев, поднялся на дыбы, когда подстрелили его погонщика. В итоге оба гиганта, один — ослепленный, а второй — неуправляемый, понеслись вниз, бестолково мечась и давя всех на своем пути.
— Именно они, а не наши противники и сломали мне ногу, — вставил один из раненых. — И если я никогда уже не смогу нормально ходить, то не буду винить в этом Птолемея.
Последнее заявление гневными восклицаниями поддержали все пассажиры повозки. Получив раны в самом начале атаки, эти солдаты не знали толком, что было дальше, но слышали, что сражение длилось до ночи. Эвридика проводила их еще немного, выказывая сочувствие, а потом спросила, как проехать к верблюжьему броду. Ей посоветовали быть осторожнее и не лезть в пекло, им не хотелось бы потерять столь замечательную царицу.