Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
Призвав на помощь всю свою гордость, она как-то сумела сдвинуть с места одеревеневшие ноги. Скользнув по самодовольным опекунам презрительным взглядом и не обращая никакого внимания на гудящую внизу толпу, девушка подошла к Филиппу и взяла его за руку. С неописуемым облегчением и доверием он повернулся к ней:
— Я сказал хорошую речь?
Вскинув голову, она глянула на солдат, а потом ответила:
— Да, Филипп. Но теперь все кончено. Пойдем сядем в сторонке.
Эвридика подвела мужа к пристенной скамье, где сатрап некогда потчевал вином гостей в ожидании сигнала загонщиков.
Собрание продолжалось без них.
Люди пребывали в раздраженном замешательстве. Споры дошли
Объявив об этом собравшимся, Пифон напомнил им, что после смерти Пердикки оба царя следуют в Македонию. Кто же в таком случае, учитывая безвременную кончину Кратера, более подходит на роль их опекуна, как не сам регент? С мрачной безысходностью, не находя лучшего кандидата, собрание одобрило его предложение.
Пока шло обсуждение, Эвридика незаметно удалилась вместе с супругом. После семейной дневной трапезы Филипп повторил свою речь перед Кононом, и тот похвалил его, пряча от Эвридики глаза.
Она едва слушала болтовню мужа. Униженная, вынужденная признать несостоятельность своей затеи, дочь Кинны почувствовала, как вскипает в ней кровь властных предков. Тень Александра, казалось, дразнила ее. В свои шестнадцать он уже стал регентом Македонии и провел победоносную войну. Огонь ее честолюбия еще жарко тлел под покрывающим его пеплом. Почему ее так унизили? Видимо, не потому, что ее претензии были чересчур высоки, а, наоборот, за их мелкость. «Меня высмеяли, — подумала она, — из-за того что я не осмелилась потребовать большего. С этого момента я буду бороться за свои собственные права».
Вечером, когда солнце скрылось за дальней чертой азиатского горизонта и повеяло дымом первых костров, она переоделась в мужской наряд и приказала привести лошадь.
Через два дня, несколько опережая регента и его войско, в Трипарадиз прискакал Антигон Одноглазый.
Именно он сбежал в Македонию, обнаружив свадебные трюки Пердикки. В свое время Александр назначил его сатрапом Фригии, а нынешний благодарный регент предоднес ему пост главнокомандующего всех азиатских войск. И он сейчас прибыл, чтобы приступить к своим новым обязанностям.
Будучи мужчиной отменно крупного телосложения, Антигон уже давно перестал мучить низкорослых греческих лошадок и потому восседал на огромном «персе». Несмотря на пересекавшую лоб повязку — глаз был потерян в битвах за Фригию, — этот талантливый военачальник по-прежнему оставался красивым мужчиной, в этом смысле нисколько не уступая своему юному, но очень статному сыну Деметрию, который родителя просто боготворил и всегда старался быть рядом с ним. Оба смотрелись весьма впечатляюще на своих могучих породистых скакунах.
Во главе небольшого сопровождающего отряда Антигон въехал в лесок, обступающий парк. Вскоре, настороженно прислушавшись, он знаком велел своим людям остановиться.
— В чем дело, отец? Нас ждет битва?
Глаза юноши загорелись. Ему недавно исполнилось пятнадцать лет, и он еще ни разу не побывал в настоящем бою.
— Нет, — оценив услышанное, ответил отец. — Там какая-то перебранка. Или бунт. Похоже на то, что я приехал как раз вовремя. Вперед! — скомандовал он и добавил, повернувшись к сыну: — Не пойму, как Пифон мог это допустить? Он отлично справлялся с командованием при Александре. Да, видно, толковое исполнение чужих повелений еще ни о чем в человеке не говорит. Ладно, командующий он только временный. Придется разобраться, что тут происходит.
Судя по тону, подобная перспектива его не очень-то радовала. Личные амбиции Антигона устремлялись в более высокие сферы.
Эвридике же за прошедшую пару дней удалось привлечь на свою сторону около четырех пятых армии. Во главе этого войска она опять появилась под звуки фанфар перед охотничьим домиком, где проживали Ариба, Пифон и Селевк, требуя на сей раз признать ее соправительницей Филиппа.
С отвращением и не без примеси страха три полководце обозрели собравшуюся внизу многочисленную толпу. Та выглядела не просто мятежной, но и разнузданной. Как раз этого Эвридика толком не осознавала. В программу ее боевой подготовки теория с психологией не входили, и девушке было невдомек, что ее сторонники могли бы стать более управляемой и более внушительной силой, если бы она сумела призвать их к порядку. Не так давно младшие командиры (старшие отчужденно держались в стороне) имели возможность помочь ей и в этом, но в последнее время произошло слишком много событий, большинство из которых плохо сказалось на воинской дисциплине. И потому теперь за Эвридикой следовала вооруженная беспорядочная толпа. Солдаты, расталкивая друг друга, пробивались вперед, стремясь лично осыпать оскорблениями вконец, по их представлениям, зарвавшееся начальство.
Именно этот возмущенный галдеж, именно этот свист, заглушающий голос Пифона, и услышал Антигон со своим отрядом, подъехав поближе.
Оценив издали обстановку, он послал Деметрия вперед выяснить, что к чему. Лишний опыт парню не помешает. Лошадь легким галопом вынесла седока на поляну, но вскоре юный Деметрий вернулся и сообщил, что вся эта шумная толпа людей собралась перед чем-то вроде верховного штаба, однако в задних рядах слышна лишь бессмысленная, сумбурная ругань.
Между тем Эвридика почувствовала, что толпа за спиной закипает. Назрела необходимость ее как-то унять. Врожденная интуиция подсказала ей, что сама она долго сдерживать солдат не сможет. Они уже были почти готовы отшвырнуть свою предводительницу в сторону и разорвать несговорчивых полководцев на части. Но в таком случае будет попрана и ее хрупкая власть.
— Глашатай, труби «всем стоять»!
Эвридика обернулась к собравшимся, высоко вскинув руки; толпа возбужденно заколебалась, но дальше не двинулась. Девушка вновь повернулась лицом к своим недоброжелателям.
Балкон был пуст.
В следующую минуту скрывшиеся с людских глаз полководцы с немалым изумлением для себя обнаружили, что в лагерь прибыл новый главнокомандующий и что он с тыла сумел незаметно пробраться в охотничий домик.
В обшитом темным деревом помещении, едва освещаемом маленькими узкими окнами, царил дышащий холодом полумрак, в глубине которого растерянные командиры с трудом разглядели фигуру гиганта свирепого вида. Циклоп, развалившийся в кресле сатрапа, сверлил их пылающим взором, единственный глаз его жутко сверкал. Стоявший сзади юный Деметрий, чеканный профиль которого словно притягивал залетавшие в комнату солнечные лучи, казался духом надвигающейся грозы.
Антигон молчал. Грозно тараща свой жгучий глаз, он ждал объяснений.
После череды путаных сетований и жалоб неприступную мрачность его сменило искреннее недоверие. Помолчав, он спросил:
— Сколько же полных лет вашей бунтовщице?
Толпа снаружи оглушительно взвыла, но молчавшему дотоле Селевку удалось, перекрыв заоконные вопли, дать лаконичный ответ.
Недоуменно покачивая головой, Антигон обвел военачальников уничтожающим взглядом, остановив его на Пифоне.
— Громоподобный Зевс! — вскричал он. — Кто же вы солдаты или никчемные педагогишки? Нет, ей-ей, даже до последних вам как до Олимпа! Оставайтесь здесь.