Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
В итоге, чтобы отделаться, Полиперхон дал ему клятву. Но теперь эта клятва вязала его по рукам и ногам.
Последние тихие вздохи умершего еще висели над ложем, а Полиперхон уже чувствовал, как чья-то жгучая ненависть течет к нему через холодеющий труп. Кассандр источал ее. Что ж, Полиперхон не раз сталкивался с подобной враждебностью. И под началом Филиппа при Херонее, и под рукой Александра при Иссе и в Гавгамелах. И хотя он звезд с неба не хватал и не вышел в большие военачальники, Александр ввел его в круг своих верных телохранителей, а выше доверия и быть не могло. Александр так и говорил: на Полиперхона всегда можно положиться.
Вскоре Полиперхон познакомится со своими царственными подопечными и представит им своего
*
Когда регент умер, Эвридика была на конной прогулке. Она знала, что ждать осталось недолго, и если бы осталась торчать во дворце, то сейчас ее бы уже втянули в скучную и тоскливую круговерть траурных действ, пренебрегать которыми не подобает.
Сопровождала молодую царицу пара придворных конюхов и одна крепкая юная особа, тоже родившаяся в горах и хорошо державшаяся в седле. Вылазки во главе конных отрядов закончились; Антипатр был бдителен, он решительно перекрыл все лазейки для возможных контактов Эвридики с солдатами. Он отозвал бы и Конона, но Филипп, разразившись слезами, упросил его оставить ему старика. И все-таки некоторые знакомцы по Азии порой украдкой приветствовали свою госпожу.
Заходящее солнце било в спины четырех всадников, возвращавшихся в Пеллу, и Эвридика, глядя, как наползают на лагуну горные тени, вдруг усмотрела в том добрый знак. Девушку охватило предчувствие перемен в своей участи, словно божественная Тихе улыбнулась ей с ближайшей горы. Надежду внушали и долгожданные траурные стенания.
Кассандр во время болезни своего отца навестил не только Роксану. Формально говоря, он явился с визитом к царю, но некоторые моменты его почтительного разговора с Филиппом давали понять, что слова гостя скорее предназначены для царицы. Если Роксану вид посетителя раздражал и пугал, то Эвридика увидела в нем своего соотечественника, правда, не блещущего красотой, но отличавшегося несомненным достоинством. Что было естественным, ведь, не унаследовав отцовскую стать, он вполне мог унаследовать отцовские полномочия.
По череде почти не завуалированных намеков она поняла, что последнее очень возможно. Догадалась девушка и о подоплеке брошенного гостем вскользь заявления, что Македонии нужен единственный царь. Чисто македонских кровей и с не менее чистокровной царицей. Этот, как и она, ненавидящий Александра человек никогда не допустит, чтобы отпрыск дикой бактрийки уселся на трон. Когда гость ушел, Эвридике почудилось, что с ней заключили негласное соглашение.
Известие об избрании Полиперхона удручило ее. Она не была с ним знакома, видела как-то мельком, и только, но, вернувшись с прогулки, тут же сообразила, кого принимает у себя царь Филипп.
Должно быть, общались они уже долгое время, поскольку Филипп очень бойко, но путано рассказывал посетителю о том, как в Индии на него чуть не напала змея.
— Представляешь, Конон нашел ее под моей ванной. Он схватил палку и расправился с ней. А потом сказал, что мелкие змейки опаснее многих.
— Совершенно верно, государь. Они могут забраться в сапог; так погиб один мой солдат.
Заметив Эвридику, визитер выразил радость, что нашел царя в добром здравии, попросил при любых затруднениях обращаться к нему и с поклоном удалился. Очевидно, было бы рановато, учитывая, что Антипатр еще не погребен, интересоваться планами нового регента Македонии, но она рассердилась, что он не поговорил с ней, что в ее отсутствие он счел возможным представиться одному лишь Филиппу.
Потом пришло время пышных погребальных обрядов, процесий. Эвридика ходила, как положено, с обстриженными волосами и в посыпанной пеплом черной одежде, добавляя свои причитания к горестным стенаниям окружающих. Когда представлялась возможность, она внимательно вглядывалась в лицо Кассандра, ища хоть какой-нибудь обнадеживающий намек. Но лицо того, сообразно случаю, всегда было безучастно-печальным.
Позже, когда мужчины отправились к погребальному костру, чтобы сжечь тело, а Эвридика осталась в отдалении с женщинами, до нее донесся чей-то вопль, и на лугу поднялась странная суматоха. Догадливый Конон бросился туда, невзирая на свое низкое звание. Вскоре он уже шел обратно с парой крепких парней из почетного караула, которые несли обмякшее тело Филиппа с безжизненно запрокинутой головой; рот его был открыт. Пристыженная, она медленно побрела следом.
Госпожа, — проворчал Конон, — не могла бы ты поговорить с этим новым опекуном? Он редко видит царя и не знает, что его может расстроить. Я пытался ему кое-что объяснить, но меня осадили, приказав не забывать свое место.
— Я поговорю с ним.
Она чувствовала затылком презрительно-насмешливый взгляд Роксаны. «Ничего, мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним».
Во дворце Конон раздел и вымыл Филиппа — во время приступа тот обмочился, испачкав мантию, — и уложил его в постель. Эвридика, удалившись в свою комнату, сняла траурный наряд и вычесала из растрепанных волос пепел. «Что делать, такой уж мне достался супруг, ведь я знала, за кого выхожу замуж. Я сама выбрала эту участь. И обязана относиться к нему с уважением. Именно так сказала бы моя мать».
Она велела смешать молоко с яйцом, пряностями и каплей вина и отнесла напиток больному. Конон унес испачканную одежду. Филипп с виноватым видом посмотрел на нее, словно проштрафившаяся собака на строгого хозяина.
— Смотри, — сказала она. — Я принесла тебе что-то вкусное. Ничего страшного, что тебе стало плохо, ты же в этом не виноват. Многим людям становится плохо у погребальных костров.
Он ответил ей благодарным взглядом и опустил глаза в чашу с молочной смесью. Его обрадовало, что Эвридика ни о чем не спросила. Последнее, что он помнил перед тем, как в его голове загремел барабан и все залило ослепительным светом, была охваченная языками пламени борода мертвеца, она чернела, распространяя отвратительный запах. И он сразу вспомнил об одном давнем событии, произошедшем незадолго до того, как Александр взял его с собой в поход. Тогда хоронили царя, так ему сказали, хотя он не понимал, о ком идет речь. Филиппу обстригли волосы и вымазали лицо сажей, потом его обрядили в черные одеяния и заставили идти в толпе людей и рыдать. И вдруг он увидел своего грозного отца, который навещал его очень редко. Тот с пугающе застывшим и искаженным лицом лежал под расшитым золотом покрывалом на большой куче валежника. Он был мертв, но Филипп о том не знал, мертвецов ему еще видеть не приходилось. Но вот к помосту подошел Александр. Он тоже остригся, и остатки его светлых волос блестели на солнце. Брат произнес речь, очень длинную, объяснил, что этот царь сделал для Македонии, а после вдруг взял у какого-то слуги факел и сунул его в кучу валежника. Охваченный ужасом, Филипп не мог отвести глаз от разгорающегося пламени, оно гудело и трещало, и огненные языки уже подбирались к сверкающему покрову. Они пожрали ткань, затем загорелись волосы, борода… Очень часто потом Филипп просыпался по ночам с криком, но он боялся сказать даже Конону, что ему снился горящий отец.
*
Двери из полированного мрамора плотно закупорили вход в усыпальницу Антипатра, и в Македонии наступило затишье.
Правда, зыбкое, ибо Полиперхон заявил, что не имеет склонности к единовластию. Антипатр правил, замещая отсутствующего царя. А сейчас более уместно созвать, как бывало, совет из родовой знати. Многие македонцы благосклонно отнеслись к этой мысли, усмотрев в ней возврат к старым добрым традициям. Кое-кто поговаривал, впрочем, что Полиперхону попросту не хватает духу взять на себя столь большую ответственность, вот он и мудрит.