Александр Македонский
Шрифт:
Казалось, больше не было нужды продолжать войну и можно в мирных условиях осваивать завоеванную территорию. Еще в Бактрах Александр возобновил связь с Арией и назначил сатрапом Бактрии и Согдианы Артабаза, что было воспринято местной знатью как дружественный жест и вызвало чувство благодарности к царю. Аорн пришлось укрепить, а в Арии заменить ненадежного Арсака Стасанором: в этой провинции и после военных успехов требовалась твердая рука. Что касается усмирения Согдианы, то здесь символично было поведение мага Магодара, перебежавшего от Бесса к Александру, которое было похоже на предательство местной знати, выдавшей Бесса. Теперь войско могло без затруднений двигаться по персидской царской дороге до Марканды, столицы этой провинции [217] . Конницу пополнили без труда и дошли до Яксарта (Сырдарьи),
217
Arr. III, 30, 3.
218
Arr. IV, 4,1 Curt. VII, 6, 27; Justin. XII, 5, 12.
Чтобы лучше понять мятеж, который на два года отвлек все силы Александра и нанес ему больший урон, чем какая-либо другая война, нужно остановиться подробнее на местных условиях. Уже описанное выше географическое положение Согдианы давно приучило жителей культурных оазисов к разнообразнейшим способам самозащиты. Каждое селение было огорожено стенами: там, где не хватало камня, они строились просто из дерева, но благодаря сухости климата были настолько крепки, что могли устоять перед легкой атакой. К тому же многие селения находились под защитой собственных цитаделей. Гористая часть Согдианы давала возможность укрыться в горных гнездах, неприступных или казавшихся неприступными — во всяком случае тем, кто держал там оборону. Ну, а если существовал дружеский союз с кочевниками (это, разумеется, в самом крайнем случае), открывалась и еще одна возможность — ускользнуть в пустыню. Наконец, защитой страны служило и то обстоятельство, что оазисы перемежались территориями, совершенно лишенными источников; пришельцев пугали также болезни, возникавшие от скверной питьевой воды.
Когда Кир покорил Согдиану, он не стал ничего там менять. Он приветствовал строительство крепостей, но и это дело предоставил на усмотрение местных жителей. Отдельной сатрапией Согдиана не стала: ее просто присоединили к Бактрии. Управление каждой местностью, согласно обычаю, поручалось кому-нибудь из знати. Тут играли роль и принадлежность к одному из знатных семейств, прямое наследование, богатство, отвага, честность (разумеется, в сугубо сословном смысле), воинские доблести и дарования — все это имело значение и по-разному сочеталось в этих людях. Только серого чиновничества не было в этом, быть может, слишком пестром, но и ослепительном местном нобилитете. К тому же здешние правители оставались всегда лишь первыми среди равных, так что окружающая их более мелкая знать была заинтересована в их процветании.
Когда Александр наступал, а Бесс все явственнее обнаруживал свою несостоятельность, согдийская знать заняла выжидательную позицию. Было решено выдать Александру убийцу Великого царя, но отказаться от подчинения персам. Если бы Александр позволил им жить так, как они привыкли при Ахеменидах, они, пожалуй, охотно приняли бы вместо старой власти новую и, возможно, даже стали бы союзниками македонян, дабы воинской доблестью снискать себе славу. Но Александр решил оккупировать всю территорию, основать новый город и заселить его своими наемниками в целях обороны от кочевников и ради будущей эллинизации края. Не исключалась возможность, что в дальнейшем здесь появятся и другие подобные поселения, а это означало отчуждение земель у местных владельцев и передачу их новым поселенцам. Это вызвало сильное возмущение местной знати.
Уже само прохождение по стране войск с их фуражирами, реквизиторами, с постоем воинов и мародерством потребовало от этого не слишком богатого края тяжелых жертв.
Такого «кровопускания» ждали раньше только от кочевников, а теперь явился новый «покровитель», который отбирал запасы продовольствия, лошадей, скот и бесчинствовал иной раз не хуже каких-нибудь дахов или массагетов. А этот новый, насильственно созданный у них город! Теперь ясно, что чужестранцы расположились надолго; пришельцы будут все прибывать, принося с собой свои обычаи и чужих богов, свое непомерное высокомерие и неоправданное чувство превосходства. Пожалуй, под угрозой окажется далее местная знать. Нет, лучше уж объединиться с кочевниками — путь, на который еще раньше вступил Бесс.
В Согдиане Александр, несомненно, надеялся добиться взаимопонимания. Но рука, которая держит меч, не слишком пригодна для рукопожатий. Александр хотел, с одной стороны, чтобы его принимали дружественно, а с другой — чтобы ему слепо подчинялись и склонялись перед его державными замыслами. Противоречивость ситуации, надо полагать, осложняла его отношения с персами, но те давно были приучены слепо подчиняться Великому царю, а Согдиана пока еще не была готова благословлять чуждую интересам края государственную волю.
Позиция выжидания сменилась возмущением, а затем знать решила вступить в борьбу. Теперь нужен был человек, вдохновленный идеей сопротивления, готовый на все и способный быстрым успехом раздуть искры недовольства в пламя всеобщего восстания. Такого человека Согдиана обрела в лице Спитамена, подлинного защитника свободы и вместе с тем самого значительного из всех когда-либо противостоящих Александру полководцев.
Спитамен, как и Датаферн, Катан, Гаустан, Ариамаз, Хориен и Оксиарт, принадлежал к местной знати. Уже при Бессе он занимал заметное положение и, вероятно, даже играл некоторую роль при выдаче последнего. Но сила проявляется в испытаниях; ведущая роль сама пришла к Спитамену вместе с успехами в борьбе.
Мятежникам очень помогло то обстоятельство, что Бесс успел привести кочевников в состояние боевой готовности, а Александр недооценил эту опасность. Он не разглядел и первых ее симптомов, хотя серьезность положения была уже видна после столкновения, во время которого царь был ранен. Дело обстояло следующим образом: местные жители убили нескольких македонян, отправившихся за фуражом, и Александр сразу же поспешил к месту происшествия, где и был ранен в голень вражеской стрелой [219] . Это, однако, не очень занимало его мысли, он больше думал об основании нового города, чем о своей ране.
219
Arr. IV, 3, 1; ср.: Plut. AL, XLV, 5; Curt. VII, 6, 22.
Восстание разразилось примерно в сентябре 329 г. до н. э. и охватило сразу всю Согдиану. К восставшим присоединилась и часть бактрийской знати, заподозрившей хитрость в объявленном Александром собрании знати, на которое они побоялись приехать. Спитамен напал на Мараканду. Македонские подразделения, находившиеся поблизости от новой Александрии, были перебиты. Сам Александр на первых порах не мог оценить размах и значение начинавшегося восстания.
Понимая, что не следует делить войско, и без того ослабленное демобилизацией и отпусками многих воинов, он решил проучить и покарать тех мятежников, которые были к нему ближе всего. Умелой осадой он взял несколько крепостей, мужчин перебили, а женщин и детей обратили в рабство. Для тысяч воинов, которых он намеревался поселить здесь, Александру необходимо было много плодородной земли. Ее-то он и добыл, уничтожив прежних владельцев. Сам царь неоднократно подвергался в этих боях опасности, а во время штурма Кирополя совершил один из своих самых отчаянных поступков [220] .
220
Arr. IV, 2, 2 и сл.; III, 3, 5. Cp: Curt. VII, 6, 19 и сл.
Подведя к стенам осадные машины, он с небольшим отрядом телохранителей проник в город через отверстие в стене, сделанное для ручья, несущего воду в город. Отворив ворота, он дрался с превосходящими силами защитников до тех пор, пока город не был взят. Сам царь сильно пострадал от камней. Кратер был ранен, но это оказалось не столь большой платой за отважное предприятие, воодушевившее македонян примером личного мужества.
Но вот на другой стороне Яксарта появились скифские орды. Тут же царю сообщили, что Спитамен взял Маракаиду и осаждает тамошнюю цитадель. И все-таки Александр, по-видимому, не понимал серьезности положения, направив туда только 60 гетайров, 800 всадников и 1500 пехотинцев-наемииков. Во главе их был поставлен многоопытный военачальник, какой-то левантийский дипломат, которому, по всей видимости, поручалось уладить дело дипломатическим путем.