Александр Македонский
Шрифт:
На протяжении двенадцати лет своего великого похода Маленький принц, который стал царем и даже Царем царей, получил немало писем от матери, которая с годами становилась все более неуживчивой ( Арриан,VII, 12, 6). Она делала вид, что регент Антипатр действует по ее указке, подобно тому, как ранее делала вид, что муж и сын слушают ее советов. Повсюду она видела заговоры против Александра и против нее самой. Олимпиада целиком отдалась интригам, и дело кончилось тем, что в 331 году македонская знать принудила ее вернуться в Эпир. Александр полагался на Антипатра и не лишил его доверия. Правда, в письме он обращался к Олимпиаде как к «самой нежной из матерей», а своему другу Гефестиону велел хранить в тайне упреки Антипатра и ревность Олимпиады, саму же ее осыпал подарками. Правда и то, что он делал вид, что «одна-единственная слеза матери способна уничтожить тысячу писем» ( Плутарх«Александр», 39, 7–13 и т. д.). И все же он не смог удержаться и не написать ей, что она утратила меру, пожелав, чтобы она больше не вмешивалась в политику, в егополитику. Поражает откровенный и даже грубый тон, в котором Александр ответил однажды Олимпиаде, обвинявшей его в слабости или неосмотрительности: «Прекрати свои происки против меня,
Нетерпеливый и покорный
Ведь Александр не замедлил освободиться от ее влияния. Впечатлительный и послушный ребенок, уже очень скоро он отдал отцу и предкам отца все свои привязанность и покорность, стремление им подражать и даже любовь, которая намного превосходила его нежность к матери. Когда Александр, находясь при дворе в Пелле или в школе своих наставников, достаточно подрос, чтобы по достоинству оценить могущество Филиппа, который менее чем за десятилетие увеличил Македонскую империю вдвое и вдоволь посмеялся над всей Грецией; когда Александр вообще оказался в состоянии оценить, что значит могущество как таковое, он ощутил себя, как умственно, так и нравственно, в гораздо большей мере на стороне отца, чем матери. Жадный, как и тот, но не до богатств и удовольствий, а до подвигов и славы, маленький Александр говорил мальчикам, которые воспитывались вместе с ним: «Отец мне ничего не оставит (то есть совершить)!» И когда они отвечали: «Но ведь отец все это приобретает для тебя», Александр сказал: «Что пользы иметь много, а ничего не сделать?» Вот в каком конфликте он жил — между «быть» и «иметь». Я решил предпочесть этот диалог из «Изречений царей и полководцев» Плутарха (1, 179d) занятной странице из «Жизни» Александра, где собраны многочисленные поучительные байки: в нем лучше видны досада на роль вечно второго, а также восхищение, которые согревали ребенка в обстановке триумфальных реляций около 346 года. Фактически никем, кроме как сыном Филиппа, Александр себя никогда не мыслил.
Доказательством того, что между отцом и сыном не существовало никакого эдипова комплекса, служит их глубокое взаимопонимание, которое вдохновляло их на совместные действия, несмотря на произошедшую в 337 году размолвку. Как мы уже видели, Филипп представил своего сына афинским дипломатам, когда он был еще совсем юным. Он прервал теоретические занятия Александра, чтобы посвятить его в дела, приобщить к государственным заботам и доверить ему регентство империи уже в 16 лет, командовать флангом собственной кавалерии — в 18, а стать главой важнейшей миссии в Афинах — в 19. Но вот нечто более живописное: «Как-то раз между македонскими солдатами и греческими наемниками вспыхнула ссора. Получивший в возникшей свалке ранение Филипп оказался выбит из строя и остался лежать на месте, почтя самым безопасным притвориться мертвым. И тогда Александр прикрыл его своим щитом, а тех, кто на него бросился, сразил своей рукой» ( Курций Руф,VIII, 1, 24).
Известна необычная похвала Филиппу, которую Арриан вкладывает в уста Александра, обратившегося к своим солдатам во время бунта в Описе (или Сузах) летом 324 года: «Ведь Филипп принял вас бесприютными и бедными. Одетые в шкуры, вы пасли в горах жалкие отары, из-за которых были вынуждены отчаянно сражаться с иллирийцами, трибаллами и соседними фракийцами. Вместо шкур Филипп нарядил вас в плащи, спустил вас с гор на равнины… А что до этих самых варваров, то он превратил вас из их рабов, на которых они прежде нападали, захватывая и уводя вас самих и все, что вам принадлежит, — в господ и повелителей. Он присоединил к Македонии большую часть Фракии и, овладев наиболее удобными приморскими областями, раскрыл страну для торговли, а также устранил помехи для разработки рудников. Филипп сделал вас правителями фессалийцев, которые прежде заставляли вас умирать со страху, и, усмирив племя фокидян, открыл вам широкую и гладкую дорогу в Грецию… Придя в Пелопоннес, он устроил тамошние дела и, назначенный самодержавным предводителем всей Греции в походе против Персии, снискал славу не столько себе, сколько всему македонскому союзу» (VII, 9, 2–5). Даже с поправкой на риторику следует признать справедливость этих похвал.
Полагаю, неправы те, кто истолковал отъезд Александра вместе с матерью в 337 году как изгнание или ссылку. Филипп был бы в высшей степени неразумен, если бы отправил к своим врагам победителя при Херонее, в котором души не чаяла вся армия, а также единственного своего сына, который по возрасту мог принять у него корону. С другой стороны, как мог Александр возбуждать беспорядки в Иллирии, враждебной стране, которой он не знал и где он едва не лишился армии двумя годами позже? На деле все было иначе: сопроводив с военным эскортом Олимпиаду с оказанием почестей, которые ей полагались, и перепоручив ее семье у озера Янина, в Пассароне или Додоне (Эпир), юный Александр должен был весной 336 года, прежде чем возвратиться к отцу, совершить набег на иллирийцев. Посулив прощение и награду за покорность, Александр прошел долиной Аоя и по западным склонам Смолики и Грамма преодолел перевал Бара, а затем спустился вдоль Галиакмона. Вот о чем свидетельствует рассуждение, которое мы теперь процитируем: «После похода, который Александр один, без отца совершил против иллирийцев, он, одержав победу, написал Филиппу, что враг рассеян и бежал. Филипп же никакого участия в боях не принимал» ( Курций Руф,VIII, 1, 25). Не имеет значения, исходит ли эта информация от Феопомпа и Сатира, биографов Филиппа, или от Птолемея, биографа Александра: главное здесь послушание и сыновняя покорность. Какой разительный контраст с поведением его матери, в тех же самых обстоятельствах! Незадолго до смерти Александр как-то сказал, что мать взимает с него за 10 месяцев чрезмерную квартирную плату [17] ( Арриан,VII, 12, 6).
17
Вероятно, намек на беременность, которую древние считали равной десяти месяцам (по лунному календарю). — Прим. пер.
Учитывая сказанное, все, что мог унаследовать Александр от своего отца, оказывается еще более сомнительным, чем те черты, которые традиция возводит к его наследственности
18
Рене Ле Сенн(1882–1854) — французский философ, занимался главным образом этикой, а также изучением характеров. — Прим. пер.
Что значит быть первым
Что несомненно воспринял Александр от своих учителей и товарищей по учебе, так это принципы кастового воспитания, восходящие к отдаленным векам формирования индоевропейской идеологии. По меньшей мере десять тысяч лет культурных традиций, оставивших по себе след в языке, мифах и социальной практике, убедили правящие классы Македонии в том, что македоняне, или «люди с гор», представляют собой структурированную общину, имеющую три функции (религиозную, военную, экономическую) и четыре уровня социальной принадлежности (семья, род, племя, нация) с вождем или царем, выходцем из военной аристократии, во главе. Этот-то вождь или царь и был для своего народа гарантом отправления религиозного культа, военных побед и материального благосостояния. Славившееся породистыми лошадьми племя эмафиев, или «людей песка», на юго-востоке (близ современной Верии, в античности Беройя), известное уже в VIII веке до н. э. Гомеру, в первой половине VII века выдвинуло из своих рядов княжескую династию Аргеадов, которые и основали первое объединенное царство — Македонию. По одной легенде, дошедшей до нас благодаря Геродоту (VIII, 137), первые здешние вельможи, братья Гаван, Аэроп и Пердикка, были здесь когда-то пастухами: один пас коней, второй — быков, а третий — овец.
Это означает, что македоняне все еще жили при родовом строе, с сохранением пережитков тотемизма, экзогамии и полукочевого образа жизни. Три талисмана самовластия — золотой кубок солнца, длинный нож или кинжал и священный хлеб — находились в руках рода Пердикки и хранились в Эгах, крепости вблизи Вергины, в нижнем течении Галиакмона. В легенде об основании Македонии мы также находим не более трех цветов, характерных для трех каст: белый цвет Аргоса, красный (цвет роз) — Бермия и черный — цвет глинистых почв Пиерии. На долю Архелая I в конце V века до н. э., но прежде всего Филиппа II, отца Александра, выпала задача добавить к этим трем кастам свободных людей, чистокровных арийцев, отряд ремесленников (происходивших, как правило, из греков с Балканского полуострова) — инженеров, механиков, литейщиков, кораблестроителей, художников, врачей, которые напоминают неарийцев, шудр в Индии, кузнецов Мамурия Ветурия в Риме [19] , Дактилий, или потомков Дедала на Крите, «демиургов», или ремесленников в микенском мире.
19
Мамурий Ветурий —легендарный кузнец из осков, выковавший при римском царе Нуме Помпилии (1-я пол. VII в. до н. э.) священные щиты бога Марса (ancilia), которые несли в процессиях жрецы-салии. Отлил также бронзовую статую бога Вертумна. — Прим. пер.
Рассказывая юному Александру, что он происходит непосредственно от величайшего воителя Геракла и от царя мирмидонян Ахилла, запечатлевая в памяти мальчика их подвиги в песнях и эпических стихах, его воспитатели, родственники и наставники напитывали дух царевича неизгладимыми образами, политическими и нравственными идеалами, к которым он вновь и вновь возвращался на протяжении своей краткой жизни. Прежде всего Александр оказался проникнут убеждением в собственной принадлежности к аристократии, то есть к группе лучших людей, для которых слава, o является высшей целью существования, а личное мужество, , делает их повелителями. Если Ахилл предпочел короткую и славную жизнь жизни долгой и ничем не примечательной, так это потому, что он сделал выбор в пользу единственной достойной формы жизни после смерти — неувядаемой славы, и лишь лучшие могут надеяться ее достигнуть. К этим лучшим принадлежал и царь. Сосредоточив в руках сразу три функции, царь обретает их в основном в силу своих исключительных добродетелей: он должен быть правдив, честно биться на войне и всегда и во всем проявлять великодушие. С подобными формулами, описаниями такого рода мы сталкиваемся и в древнейших эпосах, от Ирландии до Индии, и в том, как в эпосе Александра повествуется о его жизни и деяниях.
Прежде всего следует подчеркнуть поразительную искренность молодого человека, а впоследствии царя, который не терпел лжи не меньше, чем заговоров. Филипп, который при всех попенял Александру за то, что он действовал исподтишка, желая расстроить брак сводного брата с дочерью сатрапа Пиксодара в 337 году, навсегда исцелил его от интриг. Урок не пропал даром. Филота, сына Пармениона, погубило в октябре 330 года то, что он не был откровенен, скрыв от царя нити опутывавшего его заговора. Александр был способен простить погрязших в долгах продажных солдат, если они честно сознавались в своих проступках. Александр, любивший беседовать с философами, даже с дерзкими киниками, не переносил «софистов», то есть тех умников, которые, подобно греку Каллисфену из Олинфа, стремились из любви к искусству доказывать истинность любого утверждения. Возмутительность подобного рода риторики продемонстрировал штабу Александра Каллисфен, когда в 328 году этот болтливый племянник Аристотеля, ничуть не смущаясь, произнес сначала похвальное слово македонянам, а потом выступил с сатирой на них ( Плутарх«Александр», 53, 3–54, 2).