Александр Невский
Шрифт:
Если на престол в Каракоруме сядет Мункэ, то хозяином в империи станет Батый. Впрочем, не нужна ему вся империя, с него достанет свободы рук в своих подвластных землях.
Через два дня русские князья выехали из Сарая и отправились по степи прямо на восход. Ехали они на простых санях, запряженных маленькими мохноногими конями, умевшими в любое время года добывать себе корм в степи самостоятельно. Лишь татарин Каир-бек верхом был, словно сросся с седлом.
По совету Сартака Александр оставил в Сарае почти всех своих
«Много людей — много корма надо. А с ханской пайцзой вас никто не тронет, разве что волки. Ну да днем они побоятся, а ночевать вы в ямах будете».
Обоз сразу сократился почти вполовину и составил чуть более десяти саней. Эх, если б не везти еще подарки, то и пятерых бы саней хватило. Но без подарков ехать нельзя, без них не только не пустят к ханше, а даже не сообщат ей о прибытии князей в столицу.
Даже вон Каир-бек, имеющий приказ хана сопровождать русских, за все платы требует. Едва выехали из Сарая, он поравнялся с санями, в которых князья ехали.
— Князь Александр, дорога трудный, долгий впереди. Положи мне плату на корм.
— Хорошо, Каир-бек. Сколько?
— За каждый день одну гривну.
— Ого! — не удержался князь Андрей и спросил: — А сколько ж дней нам до Каракорума ехать?
— Дней сто, а может, чуть больше.
— Так куда ж ты столько серебра денешь?
— Не бойся, князь Андрей, — оскалился татарин. — У меня в этой суме бывало столько, что я мог купить весь ваш обоз с люди.
И, хохотнув, ускакал вперед.
— Рожа поганая, — проворчал Андрей, запахивая плотнее шубу. — Ты почему сам не положил ему плату? Сказал бы, хватит тебе гривны на неделю, нехристь.
— Я ведь не купец, Андрей, да и ты не от торгового корня. Разве не заметил: у них кто больше платит, у того скорее дело делается.
— Но они же нас обдерут как липку.
— Верно. Обдерут, — согласился Александр. — Но столы, чай, за нами оставят. И потом, — он покосился на брата, — запомни, серебро все равно дешевле крови. Что до меня, я б все его им отдал без остатка, лишь бы отчину они не кровавили.
Андрей долго молчал, что-то обдумывая, потом, сплюнув, сказал:
— Не понимаю я тебя, Александр. С Орденом как ты славно ратоборствовал. Глядя на тебя, завидовал я: скорей бы вырасти, скорей бы самому на рать. Ну вот вырос, и что? Теперь оказалось, надо не мечом — серебром да золотом отсеиваться. Стареешь ты, что ли?
— Старею, брат, старею, — вздохнул Александр, — через полтора года тридцать стукнет. А ты вот говоришь — вырос и не знаешь, что делать.
— А что ж делать?
— Ну, наперво жениться, Андрей, надо.
— На ком? На ханше, что ли?
Александр засмеялся, толкнул брата в бок.
— А что? То-то бы Руси облегчение сделал. — Потом, посерьезнев, сказал: — Я уж думал об этом, кое-что разузнавал. Хочу посватать за тебя дочь князя галицкого Даниила Романовича.
— Я ж не видел ее.
— А зачем тебе видеть? Девка не старая, пятнадцать лет. А молодые они все красивые. И потом, тесть какой. С королями в родстве, с Миндовгом, да и сам ратоборец славный, и не только ратоборец. У Батыя был, уцелел, мирником его назвался. А сам вскоре его темнику Куремсе славную трепку задал.
— Батый, поди, кается, что живьем его выпустил.
— Не думаю. Батый — воин и мужество даже во врагах чтит. Знаешь, как он печалился, когда Евпатия Коловрата убили, а ведь Коловрат с други своими столько у хана лучших воинов перебил, и даже родственника его Хостоврула зарубил.
— Вот, вспомнил о Коловрате, — сказал Андрей с упреком. — А сам ныне рати бежишь.
— Да, бегу, Андрей, бегу, — вздохнул Александр. — Ибо в рати с татарами пока смысла не вижу. Лишь вред и поношение отчине.
— Эх ты, — сказал Андрей и умолк надолго.
Александр нет-нет да искоса посматривал на брата, на густые брови его, индевевшие от дыхания, и было ему и жаль его, и непокойно на душе. Жаль, что так и не понимает он положение отчины ныне, на рать рвется (молодо-зелено!), и беспокойно, что, заполучив стол от ханши, начнет к рати готовиться. Татары узнают — накажут и убить могут. А как уберечь его от этого, если он старшего брата корит за бездействие?
«Впрочем, как только утвердят меня великим князем, окорочу парня, — думал Александр. — И женить действительно пора. Может, и остепенится, поумнеет».
А конь татарский бежал, пофыркивая, поскрипывали сани, а сзади холодное зимнее солнце опускалось к окоему.
XIII
КАРАКОРУМСКИЙ КЛИН
Во сто дней не управились, прихватили еще две недели, пока увидели впереди Каракорум. Правда, в пути делали недельную остановку-передышку — в городе Омыле на озере Кызыл-Баш. Подправляли сбрую, сани, да и сами поели хоть вареного.
Дабы время зря не пропадало, Александр взялся учить Андрея татарскому языку. Тот вначале упирался: на что, мол, мне это лопотанье, — потом сдался. Деваться некуда, стал учить понемногу и за три месяца кое-что говорить начал, а главное, понимать, о чем говорят.
— Ну вот и славно, — шутил Александр, ставший поневоле наставником. — Поймешь хоть, когда татары пагубу тебе станут готовить. Помолиться успеешь перед смертью.
Вот и показался Каракорум — разноязыкий, разноликий город, где рядом с мусульманскими мечетями была католическая церковь, тут же языческие кумирни, православная церковь. В этом городе все вольны были верить и молиться любому богу, любому идолу.
В Каракоруме четверо главных ворот на четыре стороны света. Никаких стен и укреплений, лишь плетень, обмазанный глиной, окружал его. Да и тот во многих местах разломан, покосился.