Александр Печерский: Прорыв в бессмертие
Шрифт:
Продолжающаяся ружейная и автоматная пальба служила нам ориентиром. Мы знали, что там — лагерь. Телефонная связь была нарушена, и поэтому Френцель не мог так скоро вызвать подкрепление. Стрельба тем временем удалялась и наконец совсем стихла.
Уже стемнело, когда справа от нас опять послышались выстрелы, пока неблизко, глухо. Было ясно, что это уже погоня за нами. Ко мне подошли Вайспапир и Цыбульский.
—Где Люка, где Шлойме? — задавал я всем один и тот же вопрос.
Но
Я предложил продолжать отход всю ночь. Идти цепочкой, друг за другом. Я шел впереди, за мною Цыбульский. Цепь замыкал Аркадий. Не курить, не разговаривать, не отставать, не убегать вперед. Когда первый ложится, следом за ним ложатся все остальные. Если появляется ракета — сразу ложатся все. Что бы ни случилось — не поддаваться панике.
Так мы шли. То с одной стороны, то с другой к нам присоединялись участники побега, и каждого я спрашивал, не видел ли кто Люку, Шлойме.
Никто их не видел.
Мы победили
Мы вышли из леса. Километра три шли открытым полем. Неожиданно нам прегратил путь ров шириной в пять-шесть метров, заполненный водой. Похоже, глубокий, вброд его не перейти. Пошли вдоль берега. Вдруг метрах в пятидесяти от нас мы заметили группу людей. Легли. Я поручил Аркадию разведать.
Аркадий пополз по-пластунски. Прислушался — кто-то говорит с кавказским акцентом. Так мог говорить только наш Шубаев-Калимали! Так и есть. Шубаев со своей группой успел уже наскоро соорудить плот и переправиться через ров на ту сторону. А там опять лес.
Аркадий вернулся с радостным сообщением. Мы переправились через ров, обрадовались встрече.
О Люке Шубаев тоже ничего не знал. Но Шлойме он видел. Шлойме был тяжело ранен еще до того, как добрались до леса, километра три он еще шел, но потом обессилел и уже не мог держаться на ногах. Просил пристрелить его. Польские евреи сказали, что берут его на себя, не оставят раненого. Вместе с Борухом попытаются разыскать польских партизан. И Шубаев оставил с ними Шлойме, лежащего на носилках. По виду, Шлойме вряд ли доживет до утра…
Какая горечь, какая боль! Вырваться из лагеря и умереть, оказавшись на свободе!.. Столько дней мы с ним пробыли вместе в лагере. Дни, равные годам. Жили как братья. О чем только мы с ним не переговорили по ночам, лежа рядом на нарах. Его ясный ум, спокойствие, отвага, преданность поддерживали меня в трудные минуты. Восстание готовили мы вместе. Советовался с ним и о каждой мелочи, и о важных делах. Достаточно было, чтобы Лейтман кивнул головой, как я верил: иначе не может быть. Шубаев передал мне от Шлойме последний привет, его благодарность… Кого надо благодарить за то, что мы сейчас на свободе, если не Шлойме? Что с ним стало? Получу ли я когда-нибудь весточку о нем?
А Люка? Ее подарок я носил на своем теле. Она мне так доверяла… Где она сейчас, что с ней стало?..
Теперь
Правда, не очень громко, только чтобы ее Мойше отозвался. Но всем показалось, что этот крик: «Мойше, где ты?» разлетелся на многие километры вокруг. Так что же делать с ней? Шлойме безусловно покачал бы головой: «Нет».
Прошли пять километров. Послышался грохот проходящего поезда. Перед нашими глазами предстала открытая местность, кое-где заросшая кустарником. Мы остановились. Скоро рассвет, и надо подумать, где провести день. Было ясно, что днем нас будут искать. Лесочки в этих краях небольшие и легко просматриваются во всех направлениях. Я посоветовался с Цыбульским и Шубаевым, и мы решили, что лучше всего рассыпаться здесь, в зарослях кустарника. Именно потому, что местность открытая да еще поблизости железная дорога, никому и в голову не придет искать нас здесь. Но надо хорошо замаскироваться, лежать неподвижно и не пикнуть.
Я послал пару человек просмотреть, как далеко распространяются эти заросли во всех направлениях. Только после этого все улеглись.
Начало светать. Моросил дождик. Теперь, при свете, можно было осмотреться, где мы находимся. Аркадий и Борис Цыбульский направились в одну сторону, мы с Шубаевым — в другую. Прошли с полкилометра и очутились в открытом поле. На горизонте, довольно далеко от нас виднелся лес. Мы вернулись назад, легли отдохнуть. Через полчаса вернулись Аркадий с Цыбульским. Они рассказали, что приблизительно в километре отсюда находится железнодорожная станция, недалеко от нее работают поляки, без охраны. Больше ничего не разузнали.
Поближе к железной дороге мы поставили двух человек, замаскировав их, чтобы они наблюдали за всем, что там происходит, и нам сообщали. Каждые три часа меняли наблюдателей.
Целый день над нами летали самолеты. Два самолета прошли совсем низко. До нас доносились голоса работавших на путях поляков. Мы лежали прикрытые ветками, неподвижно, словно вросли в землю. Никто не двинулся с места, пока не стемнело. Так мы провели первый день нашей свободы — 15 октября 1943 года.
С наступлением вечера мы поднялись со своих мест. Заметили двух человек, передвигавшихся с большой осторожностью, и поняли, что это, должно быть, наши, собиборовцы. Оказалось, что они уже были у реки и вернулись обратно.
—Почему же вы не переправились? — удивились мы.
И они рассказали, что неподалеку от Буга они попали на хутор, и там их предупредили, что ночью к берегу прибыло много солдат и переправы строго охраняются.
Как у всех вновь прибывающих беглецов, я спросил, не повстречались ли им Люка и Шлойме. Они сказали, что встретили Люку в лесу, она была вместе с польскими евреями.